Это была плохая идея.

С самого начала переход через Морозные горы не внушал никакого доверия. Да, безусловно, дорога напрямую значительно экономит время, но у Жозефины жуткий мандраж, холодящий руки и спину, ещё от предыдущего перехода не прошёл - он аукается в её сознании тихим ужасом всякий раз, когда какая-то очередная шальная мысль собирается стать предвестницей вечерних самокопаний. Более того, их вынужденное бегство [совсем не поход] были мерой крайней, когда в затылок дышала своим ледяным дыханием смерть с оравой красных храмовников на коротком поводке. "Миледи Монтилье, к тому же у вас будет прекрасный сопровождающий" - и Жозефина сдалась, не в силах больше отвоёвывать, ведомая собственным страхом, безопасный путь.

Гнедой жеребец - по своим меркам особый красавец, - с яркой белой звездой во лбу, вздёргивающий острый нос в знак своего несложного протеста, топтался на месте и всхрапывал каждый раз, когда Деннет одёргивал его и наказывал вести себя прилично. Отчасти Жозефина его понимала, - жеребца, не объездчика, - для неё это путешествие тоже не из разряда голубых мечт. Деннет снаряжал своего мальчика в дорогу с особой любовью, как родной отец отправляет в поход любимого сына, приговаривая: "Бросьте, леди Монтилье, Огонёк, пускай и таскал возы всю свою недолгую жизнь, но под седло обучен, молод, норовист и силён - самое то в горы. Я бы дал Вам привычного Вашего Яхонта, но не для его возраста такие расстояния, пропадёт, старик, в Морозных-то горах!", с такой же особой любовью седой мужчина поправлял буйную тёмную чёлку, когда жеребец был готов к дороге: знатно снаряжен, с лучшей, на данный момент, проверенной амуницией и с походными сумками по бокам. "Вот увидите, миледи, этот парень Вас ещё обратно приведёт".

Дышать на высоте было тяжело, воздух тут редкий, не насыщенный - первый день у Жозефины сумасшедше болит голова, а руки сковывает такой жуткий тремор, что приходится отдать Аркиллу поводья безо всяких споров и пререканий. Погода настраивала на позитивный лад, и потому антиванка, силившаяся не слишком поддаваться своему упадническому настрою и недомоганию, что-то половину дороги щебетала, совсем не уверенная, нужен ли её единственному на эту долгую пешую дорогу спутнику какой-никакой собеседник. Мол, а вот знаете, Аркилл, в родной Антиве сейчас душное, ласковое лето, как и круглый год, и солнце там горячее-горячее, а Вы, Аркилл, бывали там, где тепло?

За разговором и осторожными наблюдениями время текло быстрее, и ощущение назойливо болящей головы если не пропадало окончательно, то значительно притуплялось, но вместе с этим Жозефина не заметила, как пение парочки горных пташек прекратилось, а неожиданно теплое солнце скрылось за тяжелыми свинцовыми тучами. Лицо обдало таким бешеным потоком холодного воздуха, что пришлось натянуть капюшон и спрятать нос в теплой ткани.

От холода зуб на зуб не попадал, губы немели, а видимость не оставляла никаких шансов на понимание происходящего - снег заметал глаза, ледяной коркой покрывались ресницы. С сипением прорывался сквозь мороз продрогший до костей храпящий конь, которого под узды крепко держала мужская рука. Жозефина бы уже давно сказала, мол, давайте поворачивать назад. Шансов перебраться через горы в такую погоду - минимум, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к такому неутешительному выводу. Они потратят лишних пару дней. Но оба останутся живы. Вслух предположения посол не высказала, понадеялась на своего путника. И прогадала. Потому что буря принимала всё более крутые повороты, ветер зазывал, путаясь хвостом среди горных пиков, и ещё не так давно окутанные светлой дымкой горы вдруг с серебряными косами ушли в полумрак.

Жозефина была не сильна в ориентировании на местности. Но даже ей, далёкой от этой всей прелести дикой, не тронутой человеком природы, было ясно, что всё паршивей некуда. И препираться она не стала, разумная, в конце концов, девочка, послушно следовала след в след, заплетаясь порой в ногах - шаги у Аркилла шире, и сугробы по его середину икры порой достигали её колена, из-за чего антиванка безбожно тормозила их медленно, но верно движущуюся череду. Шагала осторожно, так, как наказал опытный горец, и всем сердцем надеялась, что доберутся они в целости, не зря бросившие необузданной стихии такой бесстрашный вызов. Мироздание, должно быть, ухмыльнулось, такой отваге, и решило сбить спесь, показав, где настоящее человеческое место. Потому что если бы не "Беги" от сопровождающего, Жозефина бы сгинула под этим снежным пологом.

Ветер сбил с головы капюшон, снег засыпал тяжёлые каштановые кудри, снежинки резали кожу и всё вокруг, - абсолютно всё! - было против борьбы за жизнь в конкретно данный момент. Ноги вязли в сугробах, но Жозефина бежала так, будто бы за её спиной пасть разевала не бездонная пропасть, где пропадал снежный покров, а огнедышащий дракон, низвергающий жидкое пламя. В голове не складывалось два и два, мысли - не мысли, а стайки мошкары, которые не собрать в слова, а из слов не сложить предложений. И не было ничего, кроме побега, когда затылок щекочет ладонью старуха в чёрном. А потом всё стихло. Всё, кроме жадного дыхания и ветряного воя - но после грохота, с которым оползень шёл смертельной дорогой, это казалось тишиной, в которой бы спать младенцу чинным сном.

Отфыркиваясь от снега, Жозефина судорожно оглянулась по сторонам, но не увидела ничего, кроме простирающегося белого снега и бездонной черни - перепуганная, попятилась назад, крепче вцепившись в сопровождающую руку. Поскользнувшись на истоптанном снегу, она крепко вписалась в плечо Аркилла всем телом, забыла про надежно обвязанную верёвку, лихорадочно хватая губами воздух - морозный, он царапал горло, - в её голове снежная жуть ещё продолжалась, и любой неверный шаг мог утянуть её вниз. Одну. Антиванка старалась убедить себя, что земля сейчас снова не пойдёт ходуном и что всё позади - как же мерзко, что на самом деле, всё только начинается.

А ещё силилась расслышать лошадиное ржание.

В тишине было слышен одиночный треск, преследуемый миллиардом шорохов. И то, как гулко билось между рёбер сердце, разгоняя застывшую в жилах кровь. В голове мысли орали, что нужно найти укрытие, что нужно попытаться выжить. Что это сумасшедшее желание жить, бившее в груди фонтаном, не заморозить и не сковать собачьему холоду, должно быть, знак, что преодолели они эту переправу не зря. Но...

- Создатель, - её хватило только на то, чтобы вспомнить всевышнего вслух, когда перепутавшиеся в голове мысли встали в одну ровную линию. Когда Жозефина поняла: их шансы вернуться назад живыми стремительно исчезают, как на морозе тает тепло живого тела. Заплетающимся от ужаса языком посол пыталась донести утраченную в ходе паники мысль, и вместо всей тирады выдала только одно членораздельное, прерываемое свистом, но полное надежды слово: - Куда?..

"У вас ведь такой провожатый, леди Монтилье", - говорили в Скайхолде, - "Считайте, что Вы за ним, как за каменной стеной".

Жозефина для авваров была такой же чужой, как горцы, внезапно появившиеся среди разодетых орлесианцев, для леди посла. Их не связывало вообще ничего: антиванка искренне сомневалась, какой уровень конструктива может вообще соответствовать этому диалогу. Кажется... один из авваров однажды бросил в стены Скайхолда козла. Или это был баран? Их с Аркиллом не связывало ничего, кроме общей миссии: её - дипломатической, его - в качестве местного и того, кто в крайнем случае всегда найдёт дорогу назад. А сейчас Аркилл стал единственной её надеждой на выживание. Именно он в данную секунду прорывался сквозь зубосводящий мороз, разгребал руками сугробы и боролся. На краю сознания у Жозефины промелькнула мысль: кажется, в Скайхолде они перед выходом разговорились о вине. По приходу нужно будет напоить гостя антиванским, сладким, с ежевикой... "Вы пробовали сладкие фрукты, тан? О, тогда вам непременно стоит побывать в Антиве, летом, в сезон медовых груш".

Впереди уверенно разгребал своим телом снег Аркилл, вспахивая сизые сугробы, уверенный, сильный, как медведь, и с такой сумасшедшей жаждой жить, которая лилась через край всякого понимания и оценки, что Жозефина испугалась: сперва настойчивости, а потом и того, что в действительности может ждать их в этой белоснежной дымке, где тают даже угрожающие верхушки череды Морозных гор. Но пошла. Ведомая, не уверенная, жутко перепуганная, почти до потери памяти, пошла, потому что дороги назад не было. Путь - именно он - был только один, вперёд, словно у обученной под скачки лошади, у которой глаза были закрыты шорами.

Амбассадор старалась занять мысли хоть чем-то, но от холода голова не соображала: двигалась Жозефина с видимым трудом, сильно тормозя их колонну - видит кто угодно, она старалась, но силы стремительно исчезали, словно бы антиванка пробиралась не через протоптанный коридор между сугробами, а плавала брасом; она старалась, силилась идти и слушала то тяжёлое дыхание и скрип снега под ногами, пропадала в прострации от холода и страха. Жозефина - комнатная пташка, желтопёрая канарейка, которая с удовольствием бы вернулась в ту золотую клетку, где ей бы только петь да чистить пёрышки, самовольно пошла под ключ и снова уткнулась в свои бумажки, засыпая от переутомления в родном бархатном кресле. В Скайхолде был разогретый до трещащих искр камин, горячий чай с мёдом и, возможно, какая-то добрая душа, что накинет на безнадежно уставшие плечи тёплый плед. В горах вокруг - безжизненная стужа. Смерть дышит в затылок.

Ноги замёрзли, разбитая обувь, казавшаяся крепко сшитой для горного перевала, не выдерживала холодной борьбы, попавший внутрь снег заметно студил пальцы. Казалось, ещё шаг и Жозефина упадёт, сначала на колени, утонув в сугробах, а после, лишённая всяких сил на бесполезную борьбу, и вовсе на спину, принимая поражение от властной стихии. Свирепствующий мороз высасывал из неё жизнь, и жизнь эта исчезала в окружающем белом мареве, словно сквозь пальцы вода - от бессилия хотелось заплакать, и от слёз Жозефину отгораживала одна только трезвая мысль, что рыдания на морозе делу помогут мало чем, скорее усугубят и без того дерьмовое положение.

Замерзшая, Жозефина не сразу поняла, что Аркилл впереди развернулся в её сторону - она сделала ещё несколько машинальных шагов вперёд, туда, куда её вёл аввар, прежде чем поднять голову. Пришли? Или он сейчас скажет, что... всё? Взгляд, полный усталости, всё же теплился надеждой, но руки и ноги, ватные, Жозефину подводили: каким бы сильным ни был дух бойца, тело, не предназначенное для такого рода марш-бросков, не работало так, как нужно. Антиванка ощущала эту тяжесть, с которой ей давался каждый последующий шаг, всё более явно. Сослаться на психосоматику уже не получится.

- Я не чувствую... - "ног", должна была сказать Жозефина, но вместо этого с её губ сорвался едва-различимый в ревущей буре шёпот, растворившийся в буйстве снежной пурги. В руки Аркилла Жозефина упала - уткнулась лбом в сильное плечо, хватанула губами воздуха, и только крепче сжала мужскую руку. Не хватало им обоим упасть, после такой долгой дороги, тогда, когда цель уже маячит перед глазами спасительным огоньком. Антиванка слабо приподняла голову, мазнув по аввару взглядом. А затем зажмурилась и лихорадочно всхлипнула.

"Нельзя спать", - ругалась про себя посол, подсчитывая каждый свой вдох, - "Нельзя, иначе это может оказаться твой последний сон".

Дыхание горячее, судорожное, заставляло льдинки на замерзшей щеке спутника превращаться в капли воды, а сама Жозефина подтянулась из последних сил, прижимаясь носом к крепкой шее, стараясь ни то поделиться оставшимся теплом своих одежд, ни то разделить их общее на двоих, - "Аркилл говорил, что осталось совсем немного". Или врал? Нет, Жозефина бы раскусила ложь, да ещё и от того, кто лгать не обучен, кто масок не мерил и не знает, что такое Игра. Аркилл говорил честно, от сердца, желая помочь.

"Создатель, сотвори чудо, и выведи нас обоих отсюда живыми".

- Вам нужно... сог-греться, - в полубреду прошелестела антиванка, едва приоткрывая губы, почти не дыша, когда на тяжёлые веки навалилась усталость. Жозефина вообще старалась не говорить, любое лишнее слово для неё сейчас могло быть фатальным: брошенная фраза могла принести кашель, слабость, температуру, забрать остаток и без того малочисленных сил. Каждое обращение аввара она встречала кивком, слабым, но всё же жестом, говорящим, "я всё понимаю, всё хорошо". Напряжение чувствовалось. Через соприкосновение тел, пускай даже не через один слой плотных одежд, через сжимающие плечи руки, через пыхтение уставшего человека. Жозефина смотрела на Аркилла сквозь полуприкрытые веки и была ему благодарна настолько, что, честно, имей она хоть какие-то шансы на счастливую семью, он бы крестил её детей. И демон с ним, с авварским вероисповеданием. Это, демон её раздери в клочья, метафора.

Жозефина в мужских руках крупно вздрогнула, когда вой метели сменился звериным.

Первая мысль - почудилось. Бывают ли вообще такие волки, которые в столь зверский мороз рыскают в поисках чего поживиться? Они явно лишены инстинкта самосохранения. Зверя от человека отличает именно он: животное, чувствуя надвигающийся буран, не высунет носа из укрытия. Когда вой повторился ещё раз, Жозефина с трудом разлепила веки и крепко, настолько, насколько вообще хватило исчезающих сил, сжала удерживающую её под плечи руку.

- Откуда здесь волки? - запнувшись на середине предложения, в лоб спросила Жозефина. И волки ли? Правда, она была совсем не уверена, что нуждается в ответе.

Пещера.

Сердце в груди замерзшей до кончиков пальцев Жозефины подпрыгнуло, совершив красноречивый кульбит, и судорожно забилось громче, вместе с пульсом в ушах. У них есть шансы выжить! В пещере внезапно оказалось тепло: так действительно бывает? Жозефина не знала, но та радость от того, что они добрались до хоть какого-то перевалочного пункта, затмила всякое волнение и всякий ужас, который, казалось, остался позади тех могучих плечей, в которые антиванка вцепилась мёртвой хваткой. Пускай замёрзшие губы не могли улыбаться, пускай их тёмные, кофейные уголки едва дрогнули в признаке облегчения, Жозефина могла бы прямо сейчас простодушно признать: в глубине души она ликовала. Она могла бы смутиться, могла бы с размаху ударить Аркилла по лицу за наглость и дерзость, но единственное, на что Жозефину действительно хватило - сдавленно простонать, когда согревающая мазь с усилием разогнала по замерзшему телу тепло. По шее, по рукам, по лицу и спрятанным в теплом одеяле ногам. А ещё её сполна хватало на непередаваемую никакими словами, немую благодарность.

- Вы мне льстите, Аркилл. Отваги во мне не больше, чем в любом орлесианском аристократе, - последовал нервный смешок. "Улыбаться можешь - будешь жить", - как-то невесело подумалось Жозефине, когда она взглянула на Аркилла из-под полуприкрытых ресниц. На густой бороде, словно на шкуре у горного медведя, в тепле пещеры, насквозь пропитанной влажным воздухом, таяли льдинки, и сам горец казался будто бы ожившей ледяной статуей: раскраснелись щёки, дыхание сквозь губы вырывалось рваными кружевными облачками, под тяжёлой медвежьей шубой ходуном заходили широкие, как у кузнецов, руки и плечи - Жозефина смотрела, как зачарованная, на своего спасителя и не могла выдавить и слова.

Удивительно. У Жозефины Монтилье, у амбассадора Инквизиции, которая могла из неизвестного ей вопроса высосать устраивающий окружающих ответ, сейчас не находилось слов на банальное человеческое "спасибо". То ли от холода у неё окоченели последние остатки разума, то ли это сладкая нега, уволакивающая в сон от волшебного зелья, то ли Жозефина действительно не знала, как бы ей так правильно облачить в слова всю ту благодарность, бесконечную и глубокую, которую она испытывала к этому человеку. Как вообще можно говорить "спасибо" за сохранённую жизнь? Жозефина, одна в этих горах, была обречена на смерть, и смерть бы эта была не с обманчивой улыбкой на губах маски и не с привкусом отравленного вина, Жозефина Монтилье погибла бы от холода, заснув вечным сном в пугающей вечной мерзлоте Морозных Гор, где её никто и никогда бы не нашёл. Долг, который леди посол уже записала на свой счёт в отношении Аркилла, был колоссален и вряд ли измерялся в количестве цифр в денежных счетах, как и стоимость человеческой жизни.

На мгновение Жозефине подумалось, что лучшее, чем она может отблагодарить его - помолиться, попросить у Создателя, чтобы храбрый, невероятно отважный воин, снова увидел солнце.

- Аркилл, - позвала она, наконец, сглотнув противный ком в горле, - Без Вас я бы там погибла, - Жозефине понадобилось несколько минут, чтобы часто поморгать и напрячь голову: - Я почти не чувствую ног. Жутко... замёрзла.

Тепло касалось мягкими лапами и кусалось, как связанный из овечьей шерсти свитер. Жозефина ещё никогда не думала, что будет ценить тепло так сильно, как сейчас, желать его так сильно, как сейчас, нуждаться, безоговорочно, в нём. И всё же, сейчас, несмотря на разливающееся неторопливыми волнами по телу желанное тепло, Жозефина была предельно и чересчур остро настороженна, и каждое движение Аркилла вызывало у неё больше вопросов, чем ответов. Задать, впрочем, эти вопросы, антиванка боялась, но воин оказался куда более прямолинейным, чем она ожидала, и следующая фраза поставила её в ступор.

- Гостей? - к горлу подкатила паника, пускай, Жозефина и не сразу схватилась за всю серьёзность слов, но когда до неё дошло - привычное ощущение опасности снова обнажило перед антиванкой острые клыки, - Неужели волки? Дыхание Создателя, обещайте, что Вы не оставите меня одну! Аркилл, я... я одна не справлюсь.

Нужно было выдохнуть. Потому что Жозефина на своем горьком опыте знала, как паршиво - предаваться панике, особенно сейчас, в момент, когда, казалось бы, нужно радоваться волшебному спасению. Но, как известно, беда одна не приходит.

- Аркилл, - почему-то Жозефине стало смешно, что своего спутника сейчас она зовёт по имени. Кажется, когда она в последний раз попыталась обратиться к нему как "сэр", горец долго думал, действительно ли она с ним разговаривает. И потому амбассадор старалась быть проще. Говорить проще. Не так, как всегда. Добившись внимания сопровождающего, Жозефина облизнула потрескавшиеся губы. Она постаралась прикинуть, как надолго задержало их дорогу буйство стихии, как быстро разведчики Лелианы на той стороне переправы возьмут всё в свои руки и забьют тревогу. Есть ли хотя бы мизерная надежда на то, что им не придётся только вдвоем противостоять неизвестной опасности? Жозефина не плакала, когда рушилось Убежище, не плакала, когда в её же кабинете в неудачной попытке убийства вместо неё погиб умелый ассасин. Не плакала, когда подписывала похоронки, и вообще старалась слыть женщиной отважной и сильной, но сейчас у неё просто опускались руки.

Потому что ситуация казалась безвыходной.

- Внизу, после перехода, нас должны были встретить, - она закуталась в одеяла поплотнее, дыша сквозь тёплые объёмные ткани, и тем самым согревая замерзшее лицо, - Как только они поймут, что нас нет - двинутся на поиски. Есть ли хотя бы какой-то шанс, что мы продержимся до прибытия подмоги? Будьте только предельно честны со мной, Аркилл. Не в нашем с Вами положении, - она снова нервно усмехнулась, - пытаться друг друга обмануть.