"Но я не на вашем месте," — выдохнул носом Лис, всё ещё с обиженными глазами, но от неожиданного придерживающего касания и впрямь присмирев, перестав так ворчливо топорщиться и собравшись, сосредоточившись. Оно словно напомнило ему, где он сейчас, и насколько близко королева на самом деле находится — близко и одновременно очень далеко. Но это "далеко" казалось почти незаметным за протянутой рукой. Даже если протянутой на такой короткий момент. Момент, звон от которого всё ещё не отпустил его, мерцая вдоль позвоночника и заставляя напоминать себе нормально дышать.

— Я не прошу вас верить мне слепо, — эльф настойчиво свёл чуть приподнятые брови, глядя из-под них в упор. — Я понимаю, почему вы не верите словам. Но я готов убедить вас о любым другим способом. Каким скажете, — искренне кивнул он в подтверждение своих слов, не отводя взгляда.

Действительно ли — любым? Сможет ли он? Готов ли? А если она предложит что-то совсем... ну такое? Рассказать про Инквизицию, про ещё какие-то тайны? Выложит, как на духу, забыв про принципы? От этой мысли было неловко. От чувства того, что он должен это сделать, раз обещал говорить правду. Сказать всё так, как есть, не утаив ни слова больше. Лис обеспокоенно облизнул губы.

"Да, я обещал. Но что будет правдой — то, что я знаю, или то, как я к этому отношусь?.."
Он знал ответ. И, кажется, говорить правду наспор начинало ему нравиться. Такое же маленькое захватывающее безумие, как, разбежавшись, прыгнуть через расселину с бегущей по дну горной рекой, одновременно зная, что долетишь, и прекрасно представляя до екающего в поджелудочную сердца, что будет, если нет. И до лихого головокружения готовый схватиться с любыми последствиями, проверяя себя и их на прочность...

Отредактировано Эйелис (2019-12-20 15:02:58)

Эльф от этого вздоха Аноры осекся, подавшись назад и едва заметным вздрагиваением вжав голову в плечи, словно собака, которую невидимой палкой стукнули, — мрачно слушая королеву с видом решительно несогласным, но храня понятливое молчание. Только на клятвах не сдержался, упрямо буркнув себе под нос поперек её слов:

— Не каждую, — он хмурился, идя за Их Величеством. Даже если он прекрасно понимал, что сейчас она говорит в общем, а не о нём конкретно, и в так же в общем и права, Эйелис был намерен протестовать включению себя в эту общность. Вот еще! Он не взялся бы за такую работу, сколько денег не предложи, и более того — нашёл бы заказчика и испортил бы ему не только репутацию. Но мог об этом только сказать — а толку от слов?..
"Я не все люди. Пусть даже это тоже просто слова для вас."

Лис набрал было воздуха, чтобы возразить вслух, но королева перехватила его слова цепким вопросом. Остановившись, эльф сосредоточенно свёл брови, осмысляя вопрос и думая, как на него не соврать. Или как сказать что-то такое, что она не обозвала бы опять ложью и выдумкой.

— Зависит от нанимателя, — чуть помолчав, сказал он. — Я не могу сказать, что меня никогда не перекупали, это было бы враньё. Такое случалось. Наемники дружат с честью, но ровно настолько, насколько им это выгодно. Насколько... сами чувствуют правильным для себя, насколько они кого-либо уважают. Я говорил уже, прямые честные там не выживают... Кто не умеет и нашим, и вашим, и себя не забыть, те идут в армию. От приказа до приказа работать. Иначе крутишься, как умеешь, и сам себе закон. Есть, конечно, кодексы компаний, вот их точно нарушать не станешь, если еще в здравом уме и не хочешь клейма заработать. И если вы спросите меня о секретах Инквизиции, нанявшей нас, я отвечу вам со всей честностью... что я не могу ничего рассказать, — Эйелис серьезно взглянул на Анору. — Не только потому, что знаю немного, но потому, что так дела не делаются. Не моим решением было служить им, не мне его и менять. Если бы вы правда захотели знать и приказали мне это, я бы отправился к своим, сказал об уходе, и тогда уже вернулся бы сюда, чтобы преклонить колено и быть в полном вашем распоряжении. Потому что я могу продать свои услуги, Ваше Величество, но я никогда не продам своё сердце, — резюмировал эльф, хмуро выдохнув и не двигаясь с места, в упор не сводя с королевы упрямого чёрного взгляда.

Отредактировано Эйелис (2019-11-26 20:41:46)

Эльф, заметно задержав взгляд на тонких пальцах, лёгким жестом вскинутых к волосам, — как у неё это получается, каждым самым простым движением творить красоту, от которой на секунду задерживается, ёкает сердце? — симметрично склонил голову, озадаченный и несколько потерявшийся во многословность мысли Аноры. Он, всё ещё хмуро морща лоб, поднял одну бровь, — но, чуть помедлив, всё-таки неспешно кивнул.

— Не продаётся. И не обменивается, — проговорил Эйелис осторожно, не до конца уверенный в том, что правильно понял вопрос. — Если я выберу сменить лояльность, я не сделаю этого за спиной. Только в глаза. Её не покупают за деньги. Она либо дана, либо нет. И если я выберу служить вам, а не им, я буду обязан предупредить, что ситуация изменилась. Это будет правильно. Я так считаю. А те, кто платят мне за услуги, получают ровно то, за что заплатили, — Лис развёл руками. — Иногда они платят ещё и за молчание, и тогда оно у них есть. Но... они обычно не стараются. Лояльность же решается тем, кто платит, а не сколько. А иногда "платит" вообще может не быть, — он усмехнулся уголком рта, чуть вскинув голову. — Это называется "дружба", если мне память не отшибло.

"Или любовь."
Непрошенное озарение ткнулось в висок, подскочило в горло взбалмошным комом, подхлёстнутым её царапающе-цепким, внимательно следящим взглядом, и Лис замялся, в смущении отводя глаза и сглатывая, встревоженный, как вспугнутый воробей. По коже, несмотря на утреннюю прозрачно-морозную прохладу, плеснуло жаром, и сердце забилось торопливо, с силой сжимаясь на каждом ударе.
Любовь?..

— Вы... мы же шли куда-то, — выдавил эльф побледневшим голосом, бросая быстрый взгляд на просвет меж садовых деревьев, в котором виднелась беседка, и вдруг дернулся от осознания: — Ох, только не подумайте, что я снова вру! — в запале повысил Лис голос, предупреждающе поднимая руку с открытой ладонью. — Это просто... нгх-х, — замялся он, не зная, что сказать, только протянув ладонью по лицу в досаде, и завёл руку за шею, в смятении ее потирая. Разгоряченность тренировки уже сошла, и без шарфа да с расстегнутым воротом эльф наверняка начал бы мёрзнуть... если бы не этот вопрос, от которого ему вопреки кусающему за щеки морозцу до духоты стало горячо о даже в неплотно застегнутой куртке.

Отредактировано Эйелис (2019-11-27 12:02:15)

Лис насторожился и выпрямился, стоило Аноре шагнуть к нему, — озадаченно свёл брови и чуть подался назад, не понимая, к чему она, и только щурясь от холодных искорок, дыхнувших в лицо от рассыпчатым пологом сорвавшейся с ветки пышной снежной шапки. Всё ещё не в своей тарелке, он хмуро морщил лоб, и упрямо поджал губы, прежде чем ответить, едва взглянув на подошедшую фрейлину.

— Это настолько важно, насколько вы сами сказали. Вам противна ложь. Поэтому я больше не собираюсь врать вам, и слово своё сдержу, — он вдохнул, словно хотел ещё что-то сказать, в упор глядя в глаза королевы, но не осмелился, давя этот порыв. Не смог столкнуть с языка те несколько слов, что с готовностью вспыхнули в уме, но жглись на щеках смесью стыда и ужаса. Не нужно об этом снова. Просто не нужно. Анора простила его вчера, закрывая глаза на неподобающее охраннику отношение, — которое, как она сама сказала, было бы проблемой, задержись он дольше. Она напомнила ему и сейчас, что надо быть осторожнее. Сдержаннее. Не делать лишнего — и лишнего не говорить.
А это "люблю" уже точно лишнее.

Правду говорят, от неё дуреют и сходят с ума. Теперь Лис проверил это на себе. Пусть, не жалко — но всё же дико было осознавать, что превращаешься в ручную собачку и радоваться поводку, прыгая вокруг с высунутым языком и без ума от радости. И ничего, ровным счётом ничего не можешь с этим поделать. Не можешь и не хочешь, потому что и без поводка бы, не раздумывая, положил голову на колени — и побежал бы за мячиком.

Сглотнув слова, Эйелис опустил взгляд на мешочек в руках королевы, судя по сыпучему звуку и виду, полный зерна или крупы для птиц. Тихонько выдохнув, эльф вскинул голову, оглядывая снежные кроны деревьев. Вдалеке за повторявшимся карканьем ворон то и дело слышался пересвист синиц, по кустам неподалеку сновало несколько чивкающих воробьёв... за утро он успел углядеть и горлиц, и снегирей, и юркого поползня, и розоватую с лазоревыми перышками сойку — сказывалась близость леса, птицы явно считали эту территорию скорее своей, чем людской. Шагах в семи за деревьями просыпался снег — белка перескочила с ветки на ветку и скрылась внутри ели. Но, как и везде, наглость — второе счастье; воробьи явно были в курсе, что люди сюда обычно приходят не с пустыми руками, а птицы покрасивее да поосторожней держались подальше от шума голосов.
Но.

Подняв ко рту ладони и пошевелив пальцами, чтобы поправить перчатки, эльф сложил их и прижал к губам, издав сквозь импровизированную свистушку тонкую, прерывисто-звенящую трель, сорвавшуюся на глуховатый сип. Примерившись, свистнул ещё раз — уже чище, вспоминая, как надо, посвистывающим мелодичным переливом, имитирующим голоса снегирей. Выучив эту уловку в далеком детстве, он и в Киркволле, и сейчас периодически ею пользовался, подучив подельников если не повторять, то хотя бы узнавать птичьи звуки. Лесная птица от их потуг бы крылом у виска покрутила, но городские стражники не разбирались в тонкостях звуков дикой природы.

— Бросьте немного зерна на снег, — негромко, но не шепча, поскольку шепот в лесу куда менее приемлем, чем голос, проговорил Эйелис, обернувшись к королеве. — Здесь и перед кормушкой.

Дав совет, он снова сложил руки, на этот раз изобразив курлыкающее гуление диких голубей. Одна трель, другая — Лис только задорно глянул на Анору искоса и, заслышав хлопанье крыльев, с упреждающе вскинутым пальцем, призывающим к тишине, снова настойчиво, но осторожно позвал птиц, меняя трели. В общем-то, даже не обманывал — тут действительно было, чем поживиться, пока воробьи всё не расхватали...

Улыбнувшись самыми уголками губ и опустив глаза от похвалы, Эйелис поначалу ничего не ответил — только протянул руку и аккуратно взял пальцами орехи с ладони королевы. Белку приманить... ну, то от белки зависит. Цепкие пушистые зверьки не так неразборчивы, как птицы, которым всё сойдёт за дерево, если оно умеет не делать лишних движений. Белку этим не обманешь — но в этом и не было особой нужды, судя по тому, что одна из них, серовато-рыжих цокающих коготками проблесков на стволах и в ветках, и сама уже спустилась на снег поодаль, неопределенно дёргая хвостом и словно раздумывая, как половчее подобраться к рассыпанному зерну.

— Ну, если вы не боитесь, что белки тут на стороне венатори...

Эльф, сделав шаг в сторону, опустился на корточки и протянул орех в кончиках пальцев, прочистив горло и несколькими скрежещуще-гортанными, почти квакающими звуками привлекая внимание зверька. Белка сделала несколько прыжков в его сторону, присматриваясь и принюхиваясь — и, заметив орех, уверенно поскакала ближе, чтобы цапнуть его в когтистые лапки и отпрыгнуть, обхаживая добычу зубами на некотором расстоянии. Лис наклонил голову набок, пробуя подозвать её снова, вертя в пальцах еще один орех. Белка меж делом своей трапезы квякнула что-то в ответ, отчего эльф улыбнулся — не потому, что понял, конечно, просто это было забавно. Он уже и забыл об этом за суетой дел и выживания. Забыл — и не хотел вспоминать, решительно считая, что его с прошлой жизнью ничего не связывает и связывать не должно. Ушёл, сбежал, порвал с прошлым, да и будь оно неладно, пропади пропадом. Но все эти трюки и хитрости, когда-то бывшие такой же необходимостью, как и отбивка ножа на мыске сапога — кто больше, — усвоенные когда-то до той же уверенности, с какой он дышит, просто так не забываются.

Пошевелив орехом в пальцах, Эйелис чивкнул-курлыкнул что-то "беличье" опять, и стремительно сгрызшая первый орех белка соблазнилась взять и второй, на этот раз уже не став отпрыгивать. Всё-таки подкармливают их здесь, похоже. Двуногие для неё не в новинку, не настолько дикая. Дикая отбежала бы дальше. Бросив взгляд снизу вверх на Анору, Лис усмехнулся, и третий орех припрятал у себя на плече, под крепежный ремешок на куртке, не прекращая время от времени повторять странные эти, скрежещущие звуки, разбавлявшие воробьиное чивканье и гуление горлиц. Белка, оставив от второго ореха только сиротливые обломки скорлупок на снегу, подскочила к пальцам протянутой руки, обнюхивая их в поисках еще одного кусочка лакомства, и недовольно вякнула, отпрыгнув на полкорпуса от качнувшейся навстречу ладони, но не убегая. А затем, обменявшись с эльфом еще несколькими булькающими возмущениями, — и не было ясно, кто из них кого передразнивает, — в присущей себе стремительности, резко сменявшей мнимую неподвижность мельтешашей суетой движений, вскочила на ладонь в перчатке, вцепившись коготками в рукав куртки и настороженно дергая хвостом. Эйелис не спешил отнимать руку от земли — только когда белка в два движения добралась до его локтя, высматривая орех, неторопливо разогнул колени и встал. Белка, снова что-то скрипуче чиркнув, задержалась на его локтевом сгибе, но совсем ненадолго — одним прыжком добравшись до ореха, она выдернула его из-под ремешка и, сунув в зубы, стремительно взбежала по руке эльфа, использовав его плечи, как трамплин, и длинной дугой сиганула на ближайшее дерево, провожаемая Лисовым "ойч!" — на бегу зверушка чуть не запуталась лапами в его волосах и сильно рванула коготками, заставив вскинуть руку к затылку. Потирая его, наемник проводил белку взглядом и дёрнул уголком рта, оборачиваясь к королеве:

— Ну... как-то так, — двинул он горлом. — Мне все же кажется, для венатори она недостаточно коварна...

Отредактировано Эйелис (2019-12-20 15:06:55)

— Ну, я не против пожертвовать несколько волос на достойные цели, — хмыкнул Эйелис, со взглядом исподлобья пряча улыбку и бережливо заправляя пряди за воротник — хотя, пожалуй, опасаться новых беличьих забегов у него причин не было. Но с руками что-то сделать хотелось — почему бы не занять их хотя бы таким жестом?..

— У вас боевые мабари, — спрятав руки за спину, Лис медленным шагом последовал за королевой по снежной хрустящей тропке, на которой, сам тёмный и одетый во всё тёмное, смотрелся кляксой на чистом листе бумаги. — Говорят, они понимают и обычную речь, а людей видят насквозь. Все их намерения, злые и добрые. Не думаю, что мои... маленькие навыки с ними помогли бы, — улыбнулся эльф. — Я не умею лаять. Впрочем, за намерения могу поручиться, — посерьезнее добавил он и, подумав, уточнил рассудительно. — Но это, так или иначе, решать им. Не мне.

Они подошли уже к самой беседке, под крышей которой можно было укрыться от случайной непогоды, случись ей застать гуляющих посреди дороги, но заходить Эйелис не стал, остановившись в задумчивости у ступенек, на снегу.

— Все эти звуки издают птицы и звери, когда общаются между собой. Мы... изучаем их для разных целей. Подавать сигналы, подманивать... переговариваться без слов. С мелкими птицами это, в основном, баловство. Кто кого... перещеголяет, скажем так, — эльф сглотнул, опустив взгляд под ноги. — Охотники используют голоса сов и волков. Ястребов иногда. Некоторые даже могут применять эти звуки, чтобы приручать животных, которых они изучили и которым научились подражать. Но я... не владею таким умением, — он потёр ладонью предплечье, всё ещё держа руки за спиной. — Не... не было времени изучить. Да и она всё равно мне не пригодилась бы, — суховато выговорил Эйелис, оправдываясь то ли перед Анорой, то ли перед самим собой, отводя взгляд куда-то в заснеженный пейзаж лесопарка и собирая себя в кулак, чтобы голос перестал подрагивать. Всё это прошлое. Прошедшее. Сам решил показать то, что обычно прячется за предостерегающим взглядом и играющим в пальцах ножом для тех, кто взглядов сразу не понимает. Сам решил не скрывать, так хоть говори об этом достойно, не запинаясь... но насколько же легче прятать, чем выносить на свет — и трогать руками.

Снова говорить о себе как о долийце было и правда тяжело. Муторно, неприятно. Но то, что эти части мозаики своего прошлого эльф старательно заметал пылью и задвигал в темноту, отрицая, отделяя себя от всего этого, комком сминая и отбрасывая омерзительное это бытие в сторону, никак не могло изменить факта: это прошлое было. Он может сколько угодно считать себя живущим только с того момента, как наткнулся на обоз беженцев и был принят добродушной шемленкой за единственного выжившего с дальней фермы, — но это было бы неправдой. Пусть он не хочет быть диким эльфом, пережитком прошлого, презрительно морщащимся на мир вне лесов — но он именно той крови, той жизни, того учения. И это не изменится. И скрывать это — значило обманывать, а он поклялся себе больше этого не делать — здесь.

Эйелис сдавленно вздохнул, делая шаг в сторону и становясь напротив Их Величества, только с другой стороны от перил беседки, разделяющих их барьером изысканно обрамленного белого камня. Отчего-то так было спокойнее — когда она стояла не рядом, а на возвышении, за оградой, отчего ему приходилось немного поднимать голову.

— Как много вы знаете о долийцах, Ваше Величество? — спросил эльф, чуть поджимая губы под неприятно сдавивших горло воспоминаний, когда-то сильнее самого Мора отравивших ему жизнь. Слишком ярких воспоминаний. Страх, колотящийся в груди так, что казалось, сердце вот-вот проломит грудную клетку, в которой всё горит от сбитого, истощенного бегом дыхания. Сырая пахучая грязь прелых листьев мокро пачкает руки и колени, когда он спотыкается о ветку и с размаху падает на колени, ссаживая их, — но поднимается, поскальзываясь, сразу же, мучительным рывком через силу, чтобы снова бежать. Не видеть того, что осталось за спиной. Оставить понимание позади, оторваться от него, сделать вид, словно этого не было. Ничего толком не видя сквозь застилающие, щиплющие глаза слёзы, потому что за стуком сердца и сипом собственного дыхания в ушах, за всем холодным ужасом удара стрелы в беззащитную спину он понимает всё лучше, чем хочет. Она мертва. Только последняя дрожь, прошедшая по дёрнувшемуся от возникшей в груди стрелы, до сих пор слышится в руках. Он ничего не сделал. Даже не попытался. Страх был сильнее. И она никогда, никогда, никогда не простит его. Он сам себя не простит — и жжёт в груди не только от истощения сил.

Он стоял здесь, сегодня, сейчас, в совершенно другой жизни, в морозном, щебечущем птичьими голосами умиротворениемм зимнего парка, сумев выжить, сумев подняться, забравшись так высоко, как никогда не думал возможным, прикоснувшись к истинному чуду и ни на что бы свою такую жизнь не променявший — но мальчишка, в бессилии бредший по краю пустой лесной дороги небо ведает сколько часов, прежде чем услышать голоса и скрип колёс за перелеском, и буквально скатиться вниз по крутому склону, исцарапанным и изодранным выбираясь навстречу тем, кто оказался к нему добрее его собственного народа, всё ещё был там, в дальней темноте, за закрытой дверью. Он выжил, да, конечно — телом. Сердцу его тогда никто помочь не мог — а он и не считал никогда, что кто-то может или должен.

От совершенно уклончивого ответа королевы эльф только тихонько хмыкнул в нос, дернув уголками рта и ненадолго опустив взгляд, взвешивая на языке слова и подыскивая среди них нужные, чтобы рассказать. Всю правду, без утайки? Он мог бы спросить у себя, зачем ей это нужно, какой толк сообщать, но на самом деле — не имело значения, даже если она отмахнётся от этих знаний, выбросит, как смятую бумажку в огонь, если пропустит мимо ушей и не дослушает... Не важно. Со своей стороны он сделает всё, что чувствует себя должным сделать.

— Тогда вы, полагаю, заметили, что у меня нет их татуировок, — эльф поджал уголок рта в подобии усмешки, но глаза его не улыбались. — Валласлин. Так называются эти узоры. Я оставил эту жизнь до того, как смог получить его. Но не из-за Мора. Скверна уничтожила мой клан, но те, кто выжил, бежали, надеясь найти место в других. Найти тех, кто бы принял нас к себе. Мы ведь один Народ, — рот Эйелиса дрогнул саркастичной улыбкой в недолгой паузе, прежде чем эльф сухо и спокойно продолжил. — Моя мать подхватила холодный кашель, пока мы были в бегах, и охотник другого клана убил её. Решил, что она больна скверной. Мне позволили уйти, — с потемневшим взглядом и без интонации признался он. — С тех пор я живу с людьми. В городах, как все. Поэтому — нет. От умения приручать животных мне никакого толку бы не было, — Лис слегка кивнул, словно подтверждая собственные слова. Вот так. Только и всего. Вся причина.

"Разве что крыс отгонять. Твари ничего не боятся. Но такому в лесах не учатся..."

Сами по себе эти чувства, поднявшиеся из воспоминаний, не были такими тяжелыми в переживании, как это слышалось в словах, сказанных Анорой — и, озвучивая их, она слово облекала их плотью и весом, реальностью, фактом, на который уже так просто не закроешь глаза. Эйелис стиснул зубы, опуская взгляд и медленно выдыхая в старании справиться с собой, с той давящей тяжестью, что перекрыла ему дыхание, когда королева выразила своё сочувствие и понимание — или что-то похожее, сказанное в привычной для знати изысканной, прочувствованной формулировке, которой легко было бы обмануть, заставить подумать что-то другое, желанное, правильное. Не представляете, Ваше Величество? Полагаю, и вправду нет. И не надо. У вас хватало своих испытаний, мои и не должны быть вашей проблемой. Вы просто хотели, чтобы я был честен — я так и поступаю.

Но вместо того, чтобы пройти мимо, Анора сделала шаг к нему — и к большому удивлению Лиса, которым эльфа разом вышибло из его тягостности, взяла его под руку, словно близкого друга. Словно и правда — сочувствует. Словно — действительно желая поддержать. Сглотнув в замешательстве, наемник поспешил подчиниться и пойти рядом, косясь на Их Величество с плохо скрытым неверием. Вот так с ней плечом к плечу было как-то совсем не до тёмных воспоминаний. Их чёрный плащ неряшливым комом свалился в ноги, ещё путаясь в них, но как-то разом перестав так давить на плечи.

Глубоко обескураженный тем, что можно было бы, наверное, в других обстоятельствах назвать сокращением дистанции, Лис взялся ладонями за веревки и поначалу несильно, на пробу толкнул их, проверяя ход. Королева, которая качается на качельках, как маленькая девочка?.. Ну, он должен был знать, что покусать — это только начало. Сколько ещё чарующих удивлений может таиться в этой женщине?.. Как бы голова не закружилась.

— Я... Я и не простил, — вздохнул эльф, возвращаясь к затронутой теме. — Но я не хотел обратно. Ни тогда не хотел, ни сейчас... не хочу, — говоря, он продолжал осторожно раскачивать качели, набирающие ход. — Я ушёл и я выжил. Мне этого хватает. Что толку... искать его, шляться по лесам, вызнать пытаться, куда вообще делся этот клан... жив ли он вообще... и даже если жив, даже если найду — следовать, поджидать, убивать... И что потом? Его смерть ничего не изменит. Не вернёт мне... ничего из той жизни. Только стараться впустую. Столько времени, денег... ради чего, мести? Не знаю. Не вижу смысла.

Мстят тем, кто становится причиной обид и злобы. Мстят тем, кого ненавидят, кого хотят уничтожить.
Он не хотел уничтожать. Из всех чувств в попытке вернуться в тот момент, вспомнить хотя бы лицо того охотника, сильнее всего прочего — чуть ли не единственным, — было другое.
Страх.

Никакой дряни в жизни, никаких противников, пьяных бугаёв, одержимых магов, отрядов храмовников, демонов, плюющихся огнём фениксов, Эйелис не боялся так, как того воспоминания, где от добивающей стрелы в спину его отделяло только решение всевластного охотника не делать этого.

Под пытливым вопросом королевы эльф опустил взгляд, словно сам у себя спрашивал, прислушивался, надеясь найти нужный ответ: почему? Скручивающий живот страх, от которого отголосками того панического бега начинало сильнее биться сердце, был переживанием мальчишки, который не был готов убивать других. У которого не было ничего, кроме ножа меньше ладони, чтобы защитить себя. Но перед этим страхом всё, чему он научился, всё, на что он был способен теперь, становилось блеклым и неважным. Что толку со всего этого сейчас, если там, тогда, ничего этого не было. Охотник возвышался над ним, как скала, и ничего из того, чем Лис обладает сейчас, не может сделать его сильнее и выше там и тогда. Он жив, потому что тот охотник решил не стрелять в спину.

— Он не убил меня, — наконец сказал эльф, вспоминая, что должен продолжать качать качели, почти успевшие остановиться, и снова толкнул веревки. — Он мог бы легко это сделать, и всё же не сделал. Я не знаю, почему. Я просто... просто хочу всё это забыть. Не мстить и не возвращаться... Мне будет легче, если всего этого просто не будет, — он сглотнул, вспоминая вчерашнюю прогулку в парке, снежки и смех, когда на момент ему показалось... На момент его "сегодня" пересеклось с самой светлой памятью о прошлом — только на момент, чтобы так же стремительно исчезнуть, оставив после себя одну только горечь от того, что прошлое не вернуть, а настоящее — такое же летящее и исчезающее, случайное. Оставить во вчерашнем дне, она сказала. Да, надо. Надо бы. Так для чего, отчего, зачем он всё ещё чувствует локтем это близкое, заботливое прикосновение? Он для неё лжец и чужак, который скоро уедет и больше не появится. Он здесь не к месту. И хорошо, что так. Чем дальше, тем проще не оборачиваться. Когда он уедет, эта боль — желать чего-то, что не в твоих силах, — угаснет и оставит его. Хотел бы он уже сейчас только с усмешкой вспоминать это, а не чувствовать, как сердце ноющим камнем проваливается внутрь, резью отдавая в руки и ноги, когда она говорит — "оставим во вчерашнем дне".

— ...Поэтому я о таком никому не рассказываю. Но, раз я обещал больше не врать... — Эйелис вздохнул и невесело улыбнулся. — Только вы знаете моё полное имя, Ваше Величество. И то, что у меня осталось позади.

"Это может считаться хоть каким-то доказательством, что я не собираюсь нарушать свое обещание?.."

Эйелис, в отличие от королевы, к побегу муфты равнодушным не остался — отвлекшись, поспешил поднять ту из снега и отряхнуть, прежде чем мех промокнет. Мягкой выделки, нежно-бархатистый под пальцами, гибкий и густой — достойный гардероба самой главной женщины в этой стране. Наверняка ещё и пахнет чем-то таким... как он пахнет, впрочем, у эльфа не было возможности выяснить — даже то мгновение удара сердца, в которое он чуть сжал пальцы на меху, бережно, не желая отпускать, расставаться, — даже его, казалось, слишком много, слишком долго. Вернув муфту Аноре, Лис мельком улыбнулся исподлобья, — как будто виновато даже, — и взялся за веревки качелей снова, чтобы продолжить сдержанно — едва выпуская из ладоней, — их раскачивать. Появление Эрлины вдалеке легло на душу неохотной тяжестью — скоро снова в дорогу, вечером их ждут во дворце. Больше суток отсутствия Анора не могла и не хотела себе позволить, в отличие от короля Алистера, — даже перед лицом возможной опасности в тенях собственного замка и требованиями леди Атрейи. Государственные дела не ждут. Может, и к лучшему.

И всё же моменты рядом, даже такие условные и полные ограничений, хотелось длить и длить — несмотря на болезненное это тление в груди. До того, как расстояние поможет ему привести себя в чувства, придётся пережить ещё немало часов этого сожаления, этой обиды на мир с его несправедливостью. И никуда он от этого не денется. Но хотя бы это утро позволило ему добавить еще несколько её улыбок на свой счёт. Моментов, когда королева не только правящая особа, решающая и повелевающая — моментов, когда она позволяет себе быть такой же живой, какой он её видит. Хороших моментов, хотелось верить. Хоть ей и явно было угодно, чтобы он этими моментами не обольщался. Согревая жестом, обжигая словом — напоминая не забывать о границах, которые она великодушно не стала возводить в камне в назидание, оставив линию умозрительной и прозрачной, сотканной из воли и благоразумия. Малодушно ему думалось, что было бы легче, не будь эта линия такой зыбкой. Было бы легче, укажи она ему на место сразу. Было бы легче. Как было бы легче забыть о прошлом, не совать ладони в старый костёр, не ворошить угли, ранящие кожу. Быть сочувственнее к себе, заботливее, бережливее. Но её взгляд был достаточной причиной продолжать браться за шипы, забывая об этом "легче".

Глупо так. Как будто это что-то может изменить.
Но ему очень хотелось этого. Хотя бы ненадолго. Даже на пару вздохов.

— Поэтому я сейчас здесь, а не рыскаю по лесам в бесполезных поисках, — почти даже улыбнулся эльф, тихо ответив на вздох королевы, сожалея, что вся эта история снова заставила её хмуриться так серьезно. — Живу настоящим. А прошлое... — он сдавленно вздохнул. — В нём есть, по чему скучать, и есть то, что я никогда не хотел бы снова. Выживать в лесах так себе удовольствие. Я... в конечном счёте, рад, что узнал о жизни больше. Что мой мир не ограничен... так, как долийцы его ограничивают. И... знаете, если бы мне в самом начале сказали, что я потеряю на дороге, которая привела меня сюда, — Эйелис бросил взгляд на заснеженные деревья, поглубже вдыхая морозную, щиплющую кончик носа прохладу в густом уютном покое парка, нарушенном только поскрипыванием веревок качелей. — Я бы согласился, долго не раздумывая. Это всё... стоило того. Встреча с вами, Ваше Величество, я об этом, — он намеренно не смотрел на королеву, чтобы эти слова не звучали слишком лично в таком уединении. — Я ни о чём не жалею. И мне бы хотелось, чтобы и вы... не жалели. Прошлое прошлому. Настоящее мне нравится больше, — улыбнулся он уголком рта, опуская взгляд на Анору.

"Настоящее — всё, что у нас есть. Прошлым можно только обманываться. Как мне это было уготовано всю жизнь, останься я среди долийцев..."

"Что изменила? Всё. И ничего. Ничего, потому что я вернусь к тому же, что и было. Охранник королевы — только несколько дней притворства. Ничего не изменилось. И всё — потому что... как я вернусь? И что мне делать потом со всем этим?.."

Эйелис улыбнулся вопросу Аноры, ненадолго опустив глаза, словно её слова его смутили — и, с готовностью подхватывая ладонь королевы своей, чтобы послужить опорой, эльф ответил с какой-то откровенно натянутой веселостью, подрагивающей неуверенностью вплетающейся в его интонацию:

— Многим ли эльфам-наемникам выпадает честь служить самой королеве Ферелдена?.. Даже если только несколько дней, — пальцы её, державшиеся за верёвку, были холодными, и Лис, ощутив это, замешкался, не спеша отпускать руку женщины. — Но... раз вы спрашиваете, — он сглотнул, бросив быстрый взгляд вниз, на ее ладонь, сжимая ту в своих пальцах так, чтобы хоть как-то спрятать от мороза. — Я... У вас пальцы замерзли, — не обошёлся-таки он без замечания запнувшимся обеспокоенно голосом, исподлобья бросая взгляд на Их Величество, держа ее ладонь чуть навесу в своей. Сердце колотилось, как бешеное — не удивительно, что самому наемнику не было холодно, в отличие от куда более спокойной Аноры. Как ему отогреть их? Руками? Дыханием? Нет, это... Он поспешно подвёл её ладони к муфте, помогая спрятать их от холода и мягко сжимая поверх меха обеими руками, чтобы тот теплее обнял её пальцы.

— Я никогда прежде такого не чувствовал, — тихо сказал Лис, глядя вниз, на свои и ее руки. — Я... Не привык, совсем. Но мне... нравится. То, что вы... мм-х, — выдохнул эльф, запуская руку в волосы на затылке и никак не находя слов сказать, но хотя бы усилием воли заставляя себя отступить на шаг и не нарушать дальше королевское личное пространство. Не быть навязчивым. Не переступать границы. И без того он позволяет себе больше, чем должен.

— Вы изменили очень много, — добавил он, всё ещё пряча взгляд в снегу в стороне, — и... Я не хочу, чтобы мои чувства мешали вам и мне, и не хочу, чтобы вы... Я-а просто боюсь, что вы меня выставите прочь, и я потеряю даже то немногое время, что у меня есть. И я правда... Не хочу проблем. Но и поделать ничего не могу с тем, что... Что вы мне так нравитесь. И не хочу. Поделывать, — наконец нашел он в себе силы прямо взглянуть в глаза королевы и улыбнуться сомкнутыми губами. — Я... я знаю, что мог бы счастливо по... п-полюбить какую-нибудь служанку, кого-то своего уровня, но... получилось так, что... что только о вас и думаю. Только вас и... люблю. Но я, э, эм, счастлив, что так получилось. Правда. Я не мог бы просить у жизни лучшего. То есть... то есть мог бы, конечно, но не хочу. Просить, — поправил себя наемник, поджимая угол рта в невнятной усмешке. Обещал же не говорить неправды.

"Хоть это всё и полная лажа и самая большая глупость в моей жизни. Пусть так... Я всё равно счастлив ее жить, даже когда вместе с этим хочется сдохнуть от стыда..."

Улыбка никак не хотела держаться на губах эльфа, то появляясь нервным проблеском, то снова исчезая, пока он слушал королеву, то поднимая, то опуская взгляд, только кивая её словам. Да, не выставила — и по лицу Эйелиса легко было сказать в этот момент, что он с облегчением на душе благодарен и за такой расклад. Да, нечего ответить — а кто бы мог подумать, что есть? Она замужем. Она королева. Его сердце просто-таки пробило насквозь все мишени неблагоразумия своим выбором. До смеху. Если бы только с этой тяжестью на сердце получалось смеяться, а не выдавливать из себя какое-то бледное подобие улыбки. Не затем, чтобы притвориться — но потому, что части его души было тепло и хотелось улыбаться даже сквозь душившую горло горечь. Как по идиотски-то, боже. Не дай Создатель о таком проговориться кому — за всю жизнь от насмешек не отмыться будет. Хоть и добрых чаще, от души и побратимства насмешек, тычков в спину бодрящих и хлопков по плечам, но всё же — насмешек. Эльф, влюбившийся не просто в человеческую женщину — в королеву. В сказках такое бывает сплошь и рядом — когда простак из деревни добивается чувств принцессы, а принц находит себе самую бедную и честную из девушек. Но жизнь не сказка — и он даже не честный простак. В жизни его избили бы палками и изгнали бы из столицы за посягательства, даже будь он человеческим лордом с родословной. Но он эльф, остроухий, и страшно здесь не то, что может быть с ним. Что может быть с ней — от той грязи, которую несёт в себе для людей эльфийская кровь. И не было даже смысла ненавидеть эту правду. Может, даже хорошо, что она есть. Так — проще держаться рамок. Проще признавать, что проиграл ещё до того, как вообще ввязался в эту авантюру.

— Ну, может, хотя бы это убедит вас, что я правда не хочу вам больше врать, — улыбнулся эльф себе под нос, закладывая руки за спину и следуя за королевой в двух шагах позади, смотря так, что словно обнимая взглядом её строго очерченную серым зимним платьем спину — и с трудом заставляя себя переключить внимание на деревья, когда до Эрлины оставалось шагов десять.

•••

Темнота ночи уже давно спустилась на Денерим, меньше всего затронув, пожалуй, только королевский дворец, где коридоры и переходы освещались множеством магических светильников и канделябров обычных свечей — пусть к позднему времени большую часть их за ненадобностью и погасили или приглушили: слуги справятся с работой и в полумраке. Честно говоря, лучше бы уж гасили вовсе: этот тусклый ночной свет из-за мутноватых рассеивающих панелей на стенах больше раздражал глаза и размывал силуэты, чем помогал видеть. Эйелис сморгнул, чуть щурясь, но поднос в руках мешал ему потереть глаза кулаком, — впрочем, до дверей в комнаты королевы было уже недалеко. Осторожно придерживая свою ношу, эльф открыл наружную дверь и с облегчением ступил в темноту приемного покоя, где единственным светом была луна где-то далеко за окном, над крышами. Для сезона зимних штормов ночь была на удивление ясная — лишь негустая череда облаков тянулась по небу тут и там, почти не мешая младшей из лун светить. Для восхода старшей было ещё не время — она появится ближе к середине ночи, словно приходя на помощь сестре. Недолго поморгав, чтобы приноровиться взглядом к меньшей освещенности, Эйелис подошёл к двери кабинета, из-под которой пробивалась тусклая полоска жёлтого света, и постучался костяшками пальцев. Тишина. Впрочем, Эрлина, суя ему в руки поднос, была абсолютно уверена, что королева всё ещё не спит — и, конечно же, всё ещё сидит за бумагами, словно извиняясь перед ними за время невольного отгула. Это его и послали исправить — по мнению фрейлины, если у него получилось один раз отвлечь Их Величество от стремления занимать себя работой и ничем кроме работы, то получится и во второй.

— Ваше Величество? — осторожно поинтересовался Эйелис, всё-таки открывая дверь и делая шаг внутрь. — Эрлина сказала принести вам чай...

"...вот я и принёс," — не сказал наемник совсем уж глупостей, двинув горлом. В комнате было так тихо и спокойно, что можно было расслышать каждое потрескивание огня в камине, и нарушать эту тишину было откровенно совестно.

Удивлённый приглашением королевы, Эйелис глянул на поднос в своих руках, словно в первый раз его увидел, — только сейчас осознавая, что Эрлина и в самом деле поставила на тот две чашки. Оу. Сгладив заминку улыбкой, эльф донёс поднос до столика, даже сейчас — или тем более сейчас? — не пригибая спины и шагая прямо, словно нёс в руках какое-нибудь полено, а не изысканный фарфор на украшенной кружевной гравировкой, начищенной до блеска серебряной подставке. Правильно прислуживать его, очевидно, никогда не учили — он даже не догадался, что нужно бы составить чайник и чашки на стол, а не разливать чай прямо на подносе... Но то, наверное, были простительные мелочи. Передав Аноре её чашку, Эйелис плюхнулся в кресло напротив и вздохнул со смешком, изогнувшим уголок его губ. Прогулка. Да уж, милостью королевы вечерок у него был не из легких — двое молодых и очень сильных мабари выгуливали его добрых три часа. По-другому назвать это Лис не мог при всём желании. Хорошо хоть по возвращении ему согрели воду для ванной, дав возможность отмокнуть в её горячих объятиях вместе со всеми впечатлениями.

«Эйелис, моя уверенность не была напрасной. Айзек и Грета отнеслись с благосклонностью и энтузиазмом к возможности расширить ваши познания в области звуков животных. Приятной прогулки.»
Он не без запинки понял, о какой уверенности говорила королева в переданной записке, — но теперь, кажется, был готов сыграть в заданном тоне.

— Прогулка... Ну, кхм, — эльф сел поудобнее, откашлялся в кулак, сосредотачиваясь, и...  — Рр-гау! Ргуф! Гау! — глухой и отрывистый лай собак у него получался на несколько нот выше и чище, чем у самих псов с их широкими глотками и мощными грудными клетками, но задача Лиса всё равно была не в дословном копировании. Улыбнувшись, он потянулся за чашкой, чтобы промочить горло. — Как видите, времени мы зря не теряли. Я, правда, без понятия, как это переводится с мабарьего языка... надеюсь, это что-нибудь смешное, а не неприличное. Ну, э, не в том смысле, что ваши собаки могут научить неприличному... а, кхм... — замялся эльф, снова прочистив горло и предпочтя спрятать нос в чашке. Серую тунику его высушили утюгом и отряхнули, но от всей кирпично-рыжей шерсти, там и тут прилипшей к ткани, избавиться так и не удалось. Другой одежды, кроме чистых рубах, у него при себе всё равно не было, так что Эйелису только и оставалось, что относиться к этому философски: надо полагать, на платье королевы, проводящей куда больше времени со своими любимцами, шерсти этой не меньше найдешь, если присмотреться. В землях собачников это скорее бы украшением сочли, а не недосмотром...