Антива предлагала своим гражданам тысячу и одно рафинированное удовольствие: лучшее на материке вино, томные проститутки всех цветов и габаритов, изысканная приморская кухня и азартные игры, в которых можно просадить целое состояние. Обычно неприхотливым людям с головой хватало этих развлечений, но те, кто успел такими радостями пресытиться, шли туда, где под оргазмические крики толпы обрывались жизни — гладиаторские арены. Именно в этом месте, пахнущем кровью и потом, Шокракар впревые была принята обществом. Принята безвозмездно, со всеми её недостатками - точнее, благодаря всем её недостаткам - так, как не хотел принимать её Кун. И это было восхитительно.
— Ты рождена для бойцовых ям, амика, — любил повторять Мигель Дельгадо — бас, который первым заметил потенциал потрошительницы и стал её покровителем. Он мог подолгу наблюдать за изнурительными тренировками своей гладиаторши, и Шокракар знала этот взгляд. Мигель смотрел на неё, но видел живой мешок, набитый деньгами. Это не обижало воительницу. Она знала, что кровь — самая выгодная и дорогостоющая валюта, и умела пускать её в оборот. Как любой предприимчивый антиванец Мигель знал об этом тоже, а потому Шокракар, не будь дурой, подозревала, что этот холёный усач не позволит уйти ей так просто, а всё потому, что потрошитель на гладиаторской арене — это чертвоски выгодно. Устрашающая внешность обеспечивала зрителю мурашки по коже, кровожадность зрелищна, да и стоит потрошила до последнего — сама не заметит, что помирает. А ещё раны заживали на Шокракар как на собаке, и там, где нормальные воины неделями, а то и месяцами отлёживались с переломами и ранами, этой рогатой порой хватало нескольких дней. Мигель был прав: Шокракар создана для бойцовых ям. Особенно сейчас, на пике своих сил: цвет косситской  породы, укреплённый фанатично-частыми тренировками, тело, сбитое, казалось бы, не из мускул и костей, но стальных пружин на силверитовом каркасе, затянутых в дублёную серую кожу. Вместо крови - расплавленная злоба, камни в кулаках и кусок колодезного льда вместо мозга.  Молодая, сильная, горящая на чёрном топливе скопившейся за много лет ненависти, Шокракар позволяла абмициозному и жадному Мигелю бросать себя в бойцовые ямы — на растерзание красным львам и выбешенным жестоким обращением мабари, медведям и даже дрейкам, но главное — к таким же отчаянным как она.

— Только не выпендривайся сильно, а то мне потом стыдно появляться с тобой на публике, — свесив массивные кулаки через прутья своей клетки, пробасил Таарлок. Кривая ухмылка рассекла его грубое лицо надвое — никаких прощаний. Шокракар всегда возвращалась; возможно, поэтому с ней было легко дружить. Сейчас она бинтовала предплечья и запястья, утягивала грудь и разминалась — обыкновенная гладиаторская рутина перед боем. 
— Ничего не могу поделать, — не отрываясь от занятия, Шокракар небрежно пожала крепким плечом. Это правда, что она всегда беспощадно выделывалась во время боя.  Не только потому, что хотела потешить болезненное самолюбие, но ещё и по сырому расчёту, ведь антиванцы ставили своё золото на васготку потому что хотели видеть грязь и жестокость.   Антиванцы не просто приняли женщину такой, какая она есть, лучше - они любили самые тёмные её стороны. Чудовище, при виде которого дети начинали плакать и прятаться за родителей, вызывало у них восторженные крики и рукоплескания. В каком-то смысле Шокракар прихорашивалась на свидание с толпой, и как если бы природного очарования этой безусловной "красотки" было недостаточно, она покрывала свою дырявую шкуру боевой краской цвета багровой ярости, вставляла в серую плоть серебряные и золотые кольца и штанги — правда, подобный пирсинг, выдранный в бою из тела, на потрошителях заживал за считанные минуты. Васготка прекрасно понимала, что её внешний вид — это львиная доля представления, а потому не боялась лишний раз принарядиться так, как ни один лихач с ежегодного маскарада во время Сатиналии.
— Что сегодня?
— Всякий сброд вроде нас с тобой. Праздничная резня в честь Сатиналии,  — зачерпнув пальцами в склянке с багровым витааром, который Мигель добывал для неё, Шокракар размазала его вокруг глаз, сделала пару мазков на щеках и подбородке, а потом принялась натирать самые уязвимые на теле места: шею, суставы, солнечное сплетение. Художник из неё был от слова "худо" поэтому под конец этого туалета выглядела Шокракар как очень неопрятный маляр.
— Ты же знаешь, что Мигель не даст тебе уйти, даже если ты там всех перебьёшь? — Таарлок вслух озвучил ту мысль, которая одолевала Шокракар  уже долгое время словно маленькая раздражающая муха, от которой никак не отмахнуться.
— Знаю, — закончив с приготовлениями, Шокракар в последний раз оглядела монстра в отражении небольшого зеркала на стене её комнаты: на рога нанизаны металлические конусы для пущей остроты, чешуйчатый нагрудник закреплён, волосы собраны в высокий хвост на затылке, короткие холщовые шаровары синего цвета перетянуты широким ремнём.  Витаар уже начал впитываться и подсыхать, покрыв светло-серую кожу трескающейся корочкой и приятно стягивая её.  —  Я от Тамассран  ушла, от Бен-Хазрат ушла, а  хитрожопый антиванский хуй с ними и рядом не валялся. Но ты ведь поинтересуешься у местных о последних делишках Мигеля?
— Обижаешь.
Больше комментариев со стороны Таарлока не последовало, и, почтя разговор законченным, Шокракар оставила его одного. Смуглый Мигель ждал её в оружейной, как обычно подтянутый, гладко расчёсаный, с намасленной острой эспаньолкой на и без того длинном, но довольно-таки приятном лице. Откуда-то снаружи душных помещений колизея уже слышался трубный гул горна, покрывающий шум нетерпеливой публики.

— Ты готова, mi bella?— Мигель всегда звал Шокракар "своей красоткой", но воительница игнорировала сарказм этого обращения, воспринимая это как данность. Она любила себя.
— Как никогда, — на мгновение их взгляды встретились, и Шокракар знала, что её хозяин прячет за елеем глаз злую волю. Ещё один, кто стоит на пути между ней и свободой. Но с ним она разберётся после того, как получит причитающиеся ей деньги за победу. А проиграть она не может, не после всего, что ей пришлось передить.
— Значит, это последний наш с тобой бой, — от лживой добродушной улыбки Мигеля Шокракар с души воротило, да так, что от желания стереть её приходилось стискивать зубы. — Я верю в твою победу, моя дорогая. Покажи им.
К великанше подошёл молодой эльф-оружейник, поднося ей боевой лабрис с гранёным шипом на навершии. Оружие легло в мозолистые забинтованые ладони женщины привычно, становясь неотъемлемым продолжением её руки. Мальчишка-эльф исподтишка разглядывал огромную васготку, рядом с которой казался ребёнком, но Шокракар уже не замечала его взгляда и не думала о Мигеле. Она слышала звуки стадиона. Она видела железную решётчатую дверь в конце короткого коридора, отделяющего её от последнего боя, что принесёт ей независимость. Арена звала её.
  Коварная Антива пленила Шокракар — но вовсе не красотой лазурных мозаик и золочёных скульптур. Здесь, в бойцовских ямах не было ничего такого; только смешанный с кровью песок, запах коптящих факелов и высокие стены круглой арены, за которыми многоголосая толпа требовала хлеба и зрелищ. И если хлеба у Шокракар не было, она могла лихо компенсировать, предложив своим фанатам зрелища.

  С лязгом распахнулась дверь в конце коридора, выпуская потрошительницу на песок. Жаркое антиванское солнце ослепило её на мгновение, а уши заложило от нахлынувшего звука ревущих зрителей. Сердце Шокракар забилось подобно боевым литаврам, грудь наполнило сладким предвкушением. Щурясь на солнце, женщина вскинула свой топор над головой под возросший гул толпы, и вновь ей показалось, что это не люди — это штормовое море подступило к стенам бойцовой ямы. Остальные бойцы тоже выходили на круглую арену под шум бушевавшего человеческого моря — чернокожий ривейнец  с молотом в руках, лысый гном с двумя короткими мечами, которые годились бы потрошительнице длинными кинжалами, громоздкий воитель с тевинтерским гербом на нагруднике и бородатый мужчина с поджарым мабари на натянутой цепи, скорее напоминающим комплекцией медведя, нежели собаку.
  Шокракар не двигалась с места, медленно раскручивая топор в руках. То, что казалось откровенной показухой с её стороны на самом деле имело конкретную цель — потрошительница разогревала запястья, но зрителям нравилось. Комментатор с магически-усиленным голосом представлял бойцов, но Шокракар всё ждала. Она ждала трёх ударов гонга, означающих начало боя.

Раз.
Два.
Три.

Пришло время окропить пески свежей кровью.

***

Тевинтерец, гном и чернокожий воин с молотом лежали в смеси крови и песка - все с разной степенью повреждений, но мёртвым был лишь первый: так решила толпа. А толпа, как известно, тевинтерцев не очень-то любила. Однако - и это было важно - всех их положила Шокракар. Последним на ногах остался бородатый мужик с собаками. Точнее - с собакой, потому что второй пёс с пробитым гномьими клинками черепом и высунутым языком лежал поотдаль.
  Шокракар, овеянная странной рябью в горячем воздухе, с пылающими алым глазами и звериным оскалом на уродливом лице наворачивала круги вокруг своего последнего соперника, держа свой топор руках. Один её глаз опух и заплыл, мускулистое тело в порваной кирасе бугрилось вздымающимися мышцами и блестело от пота, а кровь на теле смешалась с красным витааром - её тоже задели. Мабари с потрошительницей драться отказывался - слишком сильно на него действовала драконья ярость, от которой воздух вокруг потрошительницы дрожал подобно летнему мареву, и бородатый его хозяин наконец бросил попытки натравить питомца на оппонентку.
  Толпа зрителей ревела, да так, что оглохнуть можно было. Ставки были сделаны, и те, кто поставил на бородача и уродливую васготку теперь всеми силами подначивали своих любимых, стараясь перекричать друг друга. Под эти звуки воины схлестнулись.

  Совершенно озверевший бородач, который оказался берсерком, победоносно ревел медведем и рубил воздух вокруг васготки мечом, а васготка выводила его из себя и посильно уворачивалась от одних ударов, и огребала другие. Трибуны вот уже несколько минут гремели не прекращая, и не удивительно, ведь васготка, на которую было поставлено столько денег, наконец завалила своего оппонента на песок и вбивала свой, по всей видимости, непробиваемый рогатый лоб в лицо мужчины, удерживая его вооружённую руку. Её лабрис лежал неподалёку.

— Режь! Режь! Режь! — скандировала толпа, на вкус которой песок арены был слишком уж сух. Казалось, что лицо бородатого гладиатора тоже неряшливо разрисовано, как у Шокракар, но в отличие от неё это был не витаар. Схватившись в тугой клубок бугрящихся мускул, облитых красным и присыпанных песком, гладиаторы покатились по земле, мутузя друг друга почём зря голыми руками. Но вой зрителей нарастал и уже достигал своего пика, а это означало, что идеальный момент для расправы подошёл. Резня! Если люди хотят увидеть чудовище, они его получат. Шокракар, которая по всем законам давно должна была упасть от потери крови, словно красная демоница впилась зубами в горло берсерка, который за рога пытался отодрать её от себя. У каждого зрителя, кто стоял на самой краю арены от этого зрелища — и чего-то ещё — волоски на теле встали дыбом. Рычание васготки потонуло в шуме, и всё-таки когда она оторвалась от мужчины с вырванной гортанью в зубах, публика взорвалась торжествующим рёвом.

  Вырубить берсерка, казалось, практически невозможно — впрочем, как и потрошительницу. Чтобы угомонить противника, его нужно было убить, и последний гладиатор лежал, подрагивая в такт толчками покидающей его тело крови. А Шокракар, показательно сплюнув кусок своего соперника, медленно и с трудом выпрямилась под слепящим светом солнца и под крики толпы.

  Она победила. А значит - свободна.

[icon]https://funkyimg.com/i/2V3eA.jpg[/icon][LZ]Потрошительница, гладиатор. 27 лет. [/LZ][sign]Bone shaker, dominator
Freight train, wrecking ball, I'm the gladiator[/sign]

Отредактировано Шокракар (2019-07-08 18:39:55)