Так сложилось, что ощущение собственного возраста у Андалира было сложено криво, как будто детали в мозаике были выставлены не на свои места. Сначала шло безмятежное детство, как бы потонувшее в тумане времени, укутанное вуалью истёртости воспоминаний. Затем, резко, без перехода, начинался суровый быт предвоенного состояния, причём поначалу шла война с тенями, с неизвестным ужасом, пришедшим из глубины леса. Многим позже, после прощания с кланом и родными, после почти что семейной жизни вместе с беззаветно-преданной Шайной, эдаким лучом надежды в судьбе скитавшегося по Брессилиану эльфа, наконец, наступило безбашенное отрочество, некая деградация, позволившая на время проявить слабину и сбросить с себя бремя ответственности.
Бедная Шайна. Он будет помнить о своей ошибке до конца своей жизни.
Поставщиком этого самого «отрочества» стал Грат, городской эльф с отметинами нелёгкой жизни, о котором Андалир знал не так много. Многого и не требовалось – его голосом говорили возможности, о которых молодой охотник в то время и не задумывался. Поначалу происходящее воспринималась как ловкая игра с шемленами, периодически, очень редко, но заканчивавшаяся смертью наиболее ретивых. Однако, как водится, судьба иногда выбивает забывшихся, даже на время, из седла. Вероятно, за отрядом наблюдали некоторое время, прежде чем сделать точный удар, способный расколоть его, как дыню. Вероятно, причиной такой слежки стал Андалир, чьи целительские способности периодически требовали своего применения. Об этом эльф не думал.
Сейчас он ни о чём практически не думал – мысли блуждали в его голове, точно сонные мухи, перетекая от воспоминаний к умозаключениям и обратно. Храмовники старались держать его как можно дольше без сознания, опасаясь скрытых резервов его магических сил или привлечения им демонов на свою сторону. Если вдуматься, храмовники были довольно-таки трусливыми существами – они боялись демонов, магов крови, любых проявлений аномалий завесы, думающих иначе, чем они сами. И нападки их были продиктованы ужасом, бессилием перед происходящими событиями. Так это видел эльф, правая половина лица которого на момент его пребывания в лагере храмовников, перетянутого верёвками, под постоянным бдительным надзором, напоминала сплошной кровоподтёк. Его не убили на месте только потому, что после взятия его в плен магия точно растворилась, превратив Андалира в самого обычного долийца, без каких-либо способностей. Было ли то влиянием шока и побоев – оставалось загадкой даже для него самого. Вероятно, это заинтересовало закованных в железо людей, потому они решили поволочь эльфа к предводителю, дабы решить дело «справедливым» судом.
И, тем не менее, эльф старался заставлять работать мозг. Не давать себе упасть в бездну пустоты и молчания, в сон разума, который был угоден его пленителям. Единственное, на что Андалир мог рассчитывать – это чудо, потому как, даже вызволи его из этой передряги маги, рассчитывать на их расположение ему было бессмысленно. Из крайности в крайность, как говорится.

Костёр догорал. Единственную в лагере девицу оставили приглядывать за ним. Плохо было быть женщиной среди оравы мужиков с обетом безбрачия, но ещё хуже было быть новичком среди них, комбинация, согласитесь, довольно специфическая для юной, симпатичной черноволосой особы. Впрочем, волосы эти были уже две недели как не мыты, заплетены в тугую «нерасплетайку» и скручены под подшлемником. Из-под подшлемника этого так же градом катился пот – для доспеха со всей аммуницией стояла чересчур жаркая погода.
Раньше, в церкви, её звали Вальтруа – жрицам нравилось изысканное орлессианское имя, как бы вибрирующее на кончике языка. С тех пор, как старший брат вовлёк её в этот нескончаемый круговорот смертей, девицу звали только «Тру». Горькая ирония, как бы игра смысла, непонятная самим храмовникам. Итак, несмотря на иногда неуместные подшучивания и небрежение, Тру прятали всеми силами. То за костром присмотри, то в засаде посиди, понаблюдай, как магам выпускают кишки. Не сказать, чтобы Тру сильно хотелось участвовать в этом безумии, скорее, наоборот, но она не могла возражать против Валентайна.
Валентайн был рослым, крепким, хорошим образцом храмовничьей выучки – хорош собой, с мелкими кольцами чёрных волос над высоким лбом и ясным взглядом тёмных решительных глаз. Отчаяние, копившееся годами, вскоре переродилось в какую-то животную злобу, отпугнувшую от него всех нажитых друзей, да и Вальтруа оно бы отпугнуло, да только тот держал сестру железной хваткой подле себя, мотивируя такое поведение опаской за неё.
Мысли роились в голове. Вальтруа перекатывала уголёк в костре и искоса глядела на эльфа, свернувшегося под навесом неподалёку. Её кольнула жалость, кажется, она даже пересеклась с взглядом его единственного не заплывшего глаза, очень светлого и красивого оттенка. Эльфы вообще были смазливыми, так что их было жальче, чем людей. Взгляд пленника был злобным, так ей казалось, но винить она его в этой ненависти не могла.
Его взяли не одного, это Тру знала точно, но куда дели остальных ей было невдомёк. Может, передали на попечение другому отряду – в конце-то концов под начальством у Адриана была горстка людей, не способных пасти целый отряд шебутных листоухих.
Она осталась одна на дежурстве, так как остальные удалились в пещеру на совещание, чего там было совещать Вальтруа не знала и не очень-то хотела знать. Она выглядела спокойной, но на самом деле сидела как на иголках – то мешала угли, то расхаживала по лагерю, выглядывая врагов за рекой.
— Сэры! Именем Церкви призываю вас выслушать меня и сложить оружие! — донеслось со стороны  заброшенного полуразрушенного тракта. Или со стороны обрушенного моста?
— Твою мать! – раздалось в ответ. Точнее, раздалось, но очень тихо – Вальтруа прошипела это под нос, изымая меч, и сразу, первым делом, метнулась к пленнику, рывком ставя его на ноги.
— Тревога! Вторжение! — крикнула она, надеясь, что  сэры в пещере услышат её. Хотя бы Валентайн должен был, они же  близнецы, даром что тот  первым увидел этот мир. В глубине души храмовница сомневалась в верности своих действий. Оа всегда сомневалась. Может, стоило сдать им этого бедолагу, а самой свалить из этого безумия? Однако, поздно жрать лириум, когда тебя поджарили. Отступая в глубину лагеря, она тащила за собой эльфа – тот хрипло застонал, видимо, от боли, но ей было не до того. Из пещеры высыпали остальные, и, пробегая мимо, Валентайн ободряюще хлопнул сестру по плечу.
— Подожди, они же хотят поговорить! Они… — запоздало раскаялась Вальтруа, но брат явно не хотел её слышать. Сомневаться — значит оглянуться на все причинённые смерти. В душе хорошего храмовника не должно быть сомнений.
На людей  Вестницы, о которой пока и слыхом не слыхивали, разве что только в виде досужих выдумок, храмовники высыпали оперативно, с двух сторон, намереваясь зажать небольшой отрядец  в клещи и оттеснять до самой отвесной стены обрыва. Пока приценивались к возможностям незваных гостей — из-за баррикады полетели одиночные стрелы.

Отредактировано Андалир (2018-09-11 13:20:19)

Не все из храмовников были напуганными перед неизвестностью юношами и девушками, о нет. Были среди них и те, кто видел перспективы для наживы на пепелище войны и раздора, а так же те, кто искренне полагал, что их долг – изничтожить напасть на корню. Не только напасть, но и слепоту окружающих перед очевидно верным решением.
- Ведьма! – лицо Адриана приобрело то самое, несколько звериное выражение лица, за которое его побаивались младшие и уважали старшие – носпокрылся складками, широко раскрытые глаза загорелись праведным (или неблагим, иногда грань столь тонка) огнём. – Убить ведьму!
В свете солнца победоносно сверкнул воздетый меч . Храмовник, хуже противника для мага не сыскать – первый наэлектризованный разряд он, вероятно, просто поглотил, поскольку некогда цепные псы церкви были хорошо натравлены как раз на такие выходки. Слева от Адриана показался Валентайн, справа – Джек, оба крепко сложенные и при щитах. Стрела опасно свистнула возле самого виска Вестницы, так что она, можно сказать, услышала песнь шальной смерти.
К счастью, отвлекающий манёвр сработал прекрасно – пока псы были всецело поглощены созерцанием молниевого великолепия магессы, остальные из её отряда могли спокойно расстрелять тыл, а после поспешить на помощь Вестнице.
… Прежде чем небо над головой сменилось каменным сводом, Андалир успел увидеть вспышки синего где-то далеко – зрелище потонуло за росчерками придорожных кустов и общей размытостью увиденного.  Он не предпринимал попыток дёргаться и даже не осознавал, кто именно его тащит, чувствовал только, что хватка чуть слабее и милосерднее, чем обычно – храмовник, кем бы там он ни оказался, толкал эльфа перед собой, не давая ему упасть. Он знал только одного из храмовников, кто мог остаться тут, пока снаружи кипит драка. Андалир был беспомощен в данной ситуации, но он наблюдал.
- Тебя зовут Тру? – коверкая слова, произнёс эльф. По реакции пленителя он был уверен, что тот его полян – правая рука дрогнула, поползла к мечу.
- Почему ты не там? – продолжил Андалир, пытаясь смочить губы сухим, как деревяшка, языком.
- Кому-то нужно тебя пасти. – прозвучал голос. Тембр ему понравился, точно так же как и лёгкая дрожь в нём.
- Тру, я не опасен для тебя.
- Ещё как опасен. Валентайн говорил…
- Ему показалось. Истинно ли те, ого вы убили, оказались магами?
- Я никого не убивала! Я…
- Значит, ещё убьёшь, с этой компанией у тебя нет выбора. Мы тут вдвоём. Есть шанс, что твои не вернутся. А ещё у тебя есть шанс выбрать другой путь, Валь`Тру, - орлессианское имя вывернулось из-под языка ужом, Андалир поморщился.
… Остроухий явно знал о чём говорил, и голос у него был такой, что сложно было его не слушать, особенно в хорошей пещерной акустике. Первое, что испытала Вальтруа – это тихий, но ледяной страх за брата. Ожидание иной раз было хуже смерти, и она тихо произнесла:
- Я не могу. Валентайн – это всё, что у меня осталось.
- Нельзя жить другим человеком, Валь`Тру. Его путь идёт через кровь невинных, а твой может пойти через их спасение. Подумай, ты умная. Я видел твои глаза.