Их было сравнительно немного — два с половиной десятка, почти все из них — жались друг к дружке, не обращая внимания на то, что в группе были и люди, и эльфы. Рабство объединяет, в определённом смысле — оказавшись на свободе, никому из них не приходит в голову начать ненавидеть друг друга, в особенности после того, через что им пришлось пройти. Мало кто из них обладал какими-либо боевыми навыками — те, кто мог сражаться, предпочитали оставаться неподалёку от Тевинтера, надеясь на то, что смогут помочь кому-нибудь ещё.

Когда он их оставлял в одном из портовых помещений — пустом и неосвещённом, явно не использующемся в последнее время, — наказал не выходить наружу, даже если послышатся звуки битвы. Фенрис не хотел проливать их кровь, пусть и не напрямую — если охотники всё же догонят их до того, как причалит судно Изабелы, справляться придётся самому. Но это было осознанное решение. И принял его Фенрис задолго до того, как распрощался с Хоук — ещё не добравшись до Киркволла, не встретив разношёрстную компанию, которую может теперь называть друзьями. Когда окончательно решил сражаться за свою свободу. Сражаться или умереть, потому что прятаться, сливаться с толпой униженных городских эльфов, день за днём терпящих гонения — было противно.

Стоя на пропитанных солёной водой досках причала, Фенрис мельком себя осмотрел — доспехи были грязными, измазанными в крови — чьей именно, он даже не знал. В левом боку его нагрудника зияла брешь, он чувствовал начинающую заживать, стягивающую горящую кожу рану. Чувствовал пот, редкими струями прокатывающийся по его спине. И задумался, чем именно сейчас пахнет — пылью? Кровью? Потом? Или всем вместе? В любом случае, зрелище он из себя представлял ещё то.

Вдоль его правой щеки тянулась злая, алая царапина — рана недостаточно глубокая, чтобы оставить шрам, покрытая коркой свернувшейся крови.

После небольшой стычки с группой охотников — недостаточно большой, чтобы назвать её «основными силами», — они не останавливались передохнуть, не добравшись прежде до порта. Ополоснуться было некогда, обработать раны — тоже. Фенрис был почти уверен в том, что надетую под доспех рубаху придётся отрывать от раны в боку — кровь перестала сочиться уже довольно давно. Его мало волновала внешность, да и с первым впечатлением в случае Изабелы было уже поздно — в путешествиях с Хоук они оба видели друг друга в разных состояниях. И тем не менее, после трёх лет относительного одиночества, Фенрис надеялся встретить её в более… подобающем виде. И не вынуждать помогать латать свои раны.

Когда в темноте густо смешанной с туманом начал вырисовываться элегантный силуэт корабля — он поднялся на ноги с кучи тюков, сваленных неподалёку вместе, куда в раздумьях успел присесть. На судне не было сигнальных огней или опознавательных знаков, что подтолкнуло его к логичному предположению — Изабела всё-таки решила его выручить.

Прежде, чем корабль толком пришвартовался, Фенрис тенью метнулся в сторону складского помещения, где прятались его подопечные, молчаливо, знаками показав, что путь открыт и им нужно двигаться. Впереди и сзади группы шли мужчины, держа в руках украденное у охотников, либо смастеренное на скорую руку оружие — они им не пользовались практически, но в случае проблем оно вполне могло пригодиться. В середине шли женщины и дети, до сих пор либо прячущие лица, слишком запуганные, чтобы смотреть по сторонам, либо лихорадочно озирающиеся, в каждой тени ночного порта видящие угрозу для себя и своих спутников.

Фенрис замыкал процессию, закинув на плечо небольшую походную сумку — такую же потрёпанную и видавшую виды, как и он сам. Взобравшись по трапу, он выискал взглядом в куче собравшихся на борту моряков и бывших рабов Изабелу — яркое, привлекающее внимание пятно, — он сомневался, что та могла бы стать хорошим домушником, умудряясь настолько выделяться даже в кромешной темноте.

— Изабела, — одно-единственное слово и короткий кивок — на этом его публичное приветствие закончилось. Что бы их ни связывало, Фенрис не любил лишних свидетелей, не говоря уж о том, что и сам не привык открыто выражать свои эмоции. Кроме злости. С этим у него всегда было всё в порядке.

Выражение его лица значительно поменялось — хмурая складка между бровями разгладилась, а настороженный, цепкий взгляд сменился спокойным, более уверенным и — совсем чуть-чуть, — мягким. Он скучал по своим друзьям. По Хоук. По Варрику. И по Изабеле — тоже, ничуть не меньше.

Фенрис улыбнулся — почти незаметно, одними уголками губ, — а затем добавил:

— Рад видеть тебя в добром здравии.

Он последовал за Изабелой в её каюту, краем глаза осматривая обстановку корабля — ему было любопытно, насколько хорошее судно попалось ей в руки, прекрасно помня, насколько та скучала по морю, когда у неё его не было.

— Хорошо устроилась, — беззлобно отметил он, скинув с плеча сумку на пол — там что-то звякнуло и он поморщился — лишь бы не разбилось: — Может у тебя бадья найдётся? С водой. Я быстро оботрусь.

Одарив довольно уютную каюту последним взглядом, Фенрис принялся стягивать с себя броню — по краям возле пробитой части та немного погнулась, так что нормально носить её он всё равно вряд ли сможет, пока её не починят. Без успокаивающего веса доспехов на плечах он чувствовал себя словно бы голым, но жаловаться не спешил — на борту корабля Изабелы было безопасно. Настолько, насколько возможно для него. Несмотря на это осознание, Фенрису пришлось ещё пару раз себе об этом напомнить, чтобы расслабиться.

Чёрная, прилегающая к его торсу безрукавка, которую он носил под доспехами, в месте дыры была пропитана засохшей кровью.

— Желательно, чтобы вода была не солёная. Нужно промыть пару… царапин, — бросив в сторону Изабелы осторожный взгляд, он криво ухмыльнулся, не желая демонстрировать собственную слабость. Боли Фенрис не боялся, но всё же предпочёл бы разобраться с прилипшей к ране тканью, пока хозяйка каюты отвлечена на поиски бадьи с водой.

Пока что оставив безрукавку на месте, он взял чистый кусок ткани, оставленный ему Изабелой, после чего, смочив в том пойле, что было в её бутылке, прижал к собственной щеке. Царапина была горячей, но не гноилась, однако Фенрис всё же решил перестраховаться. Стерпев покалывание в щеке не моргнув и глазом, он обернулся, чтобы убедиться в том, что Изабела занята и не обращает на него внимания, и только после этого принялся за рану в боку — ткань прочно склеилась с повреждённой кожей, так что пытаться отодрать её насухо было довольно бессмысленно.

— К слову, я сохранил для тебя бутылку тевинтерского рома, — с усмешкой в голосе заявил он: — Вряд ли такой же хороший, как бренди из Антивы, но мне подумалось, что ты оценишь. Это к тому, чтобы ты не ругалась, если я изведу всё это…

Он кивнул на уже слегка ополовиненную бутылку в своей руке, а затем щедро полил свой бок, тут же прижав к дыре ту же самую тряпочку, которой протирал щёку. Таким образом, корка должна была размокнуть достаточно, чтобы отойти менее болезненно, не заставив рану кровоточить с новой силой. Дождавшись нужного момента, Фенрис с едва слышным кряхтением отлепил от себя безрукавку и, сняв её окончательно, бросил под ноги к своим же доспехам.

Шастать перед Изабелой в полуголом виде ему уже приходилось — когда проигрывал в пух и прах в Висельнике во время их особых, «игровых» вечеров, либо когда его штопали после очередного приключения с Хоук. Так что смущаться, в принципе, было нечего. Благо, в Империи даже ночи были довольно-таки жаркими, чтобы в излишней одежде он особенно не нуждался.

— Как поживаешь, Изабела? Всё ещё работаешь с тем парнем, как-его-там-льянос?