Спустя долгие месяцы восстановительных работ и всеобщей возни, призванной поднять приунывший после осады кунари Киркволл с колен, на деморализованные городские массы было все еще больно глядеть: сильнее всего, конечно, задело порт и Нижний город, откуда атака расползлась, как чума, и пожрала все на своем пути – миленькие овощные лоточки, скромную лавку Элеганты, а еще очень много нерасторопных людей, которым не хватило ума убраться с дороги грозных рогачей прежде, чем стало слишком поздно. Нетронутым остался только «Висельник», возведенный горожанами в ранг местной святыни – кунари обошли таверну стороной, как если бы боялись отравиться тяжелыми алкогольными парами и умереть в страшных мучениях.

Город шел на поправку, жители его – нет.

Мариан не особо заботили судьбы мажоров в Верхнем городе, потому что у мажоров были деньги, которые лечат все печали, и слуги, которым можно приказать плясать и играть на лютне во имя праздных увеселений; у бедняков в трущобах не было ни первого, ни второго. Корф как-то рассказал ей, что люди боятся обустраивать опустевший район порта, отданный под кунарийский лагерь, потому что чувствуют «смрадный дух энтих рогатых страхолюдин» и скорее бросятся с пристани в вонючую морскую жижу, чем наймутся туда работать – это, в общем-то, было грустно и, если верить принесенным Авелин слухам из крепости, подрывало экономику.

Экономику надо было восстанавливать. Людей – приводить в чувство. Героические подвиги – увековечивать.

Хоук не помнила, как и когда возникла идея прибрать к рукам рукописи Варрика, касающиеся событий осады, и уговорить его написать пьесу: просто однажды их братия пила в «Висельнике» и кто-то в ответ на предложение ляпнул «бля, а почему бы и нет?». Скорее всего, этим «кем-то» была именно Мариан, потому что только она могла согласиться на такую абсурдную затею после того, как ее чуть не самоубило о кунарийские топорища Аришока; для человека, пережившего такую психологическую травму, она реагировала довольно бодренько. Даже согласилась помочь с поиском актеров.

В какой-то момент все дружно поняли, что сыграть эльфа бывшего-раба-и-попробуйте-только-сказать-об-этом-Фенрису-вслух, шаловливую пиратку без штанов и стыда, милого мага крови с низкой социальной ответственностью и новоиспеченную Защитницу этого отмеченного клеймом неудач города смогут только вышеупомянутые герои. Это все потому, что многочисленные пробы заканчивались, мягко говоря, неудачно: пришедший пробоваться на роль Фенриса актер неожиданно оказался Умницей из «Цветущей Розы» (самое страшное – играл он превосходно), так что после этого случая все решили ограничиться собственными актерскими талантами.

Местом проведения трагикомедии выбрали «Висельник», который предстояло оборудовать в соответствии с требованиями театральной деятельности. На самом деле, Мариан считала, что их задумка больше смахивает на бродячий цирк бесноватых артистов, но поворачивать назад было уже поздно – сценарий готов, «Висельник» - целиком выкуплен на один вечер, а афишы - развешены по улицам. Мажоров из Верхнего города решили не звать, но Хоук была уверена, что эти богатенькие проныры все равно найдут способ прийти и поглазеть на Защитницу и ее спутников в столь необычном амплуа.

Декорации делали все вместе. Мариан даже расщедрилась на дорогие бархатные занавески, которые Шустрик изодрал еще в прошлом году и которые она никак не решалась выбросить: самолично подлатав их заплатками и стежками, Хоук вместе с помощниками сообразила помпезный занавес, достойный Большого Театра Орлея. Рисовать она не взялась, но авторитетно консультировала художников по части кунарийской анатомии: где-то просила изобразить рога поменьше, где-то – зубы не такими острыми, потому что кунари, конечно, страшные как жопа дракона, но не настолько. Лишь за день до премьеры Мариан поняла, что к ней не прислушались – нарисованные на картоне кунарийские морды были преувеличены так же, как объем ее груди в рассказах Варрика, но что-то переделывать было уже поздно.

Решающий день подкрался незаметно: народ повалил с самого утра, и только выделенные Авелин стражники сдерживали волну безумных почитателей творчества Варрика. Корф, подсчитывая денежки, меланхолично заметил, что мест на всех, конечно, не хватит, но он может сообразить дополнительные сидения на потолочных балках, если ему подкинут золотишка.

- Охереть, - подытожила Хоук, осторожно выглядывая из-за кулис. – Просто охереть.
Лицо у нее было обильно напудрено, чтобы не блестеть в свете софитов, – знакомые Варрика поделились какой-то хитроумной техникой, с помощью зеркал отражающей свет и в виде лучей направляющей их в нужную точку – так что каддис на носу походил на мазок томатной пастой по сметанке; Мариан не могла смотреть на остальных участников постановки – боялась, что заржет, и ее прибьют на месте. Ей было ужасно весело, потому что она всегда знала, что в ней умер актер (а еще кулинар, фермер, земледелец, да дохера кого умерло, можно целое кладбище сваять), а сейчас у нее появилась возможность блеснуть своими выдающимися данными.
За Мерриль, Фенриса и Изабелу она, впрочем, поручиться не могла.

- Ребята, знайте, что я люблю вас, - наставительно сказала Хоук, обращаясь к своим коллегам по сцене. – И безмерно ценю нашу с вами дружбу. И я обещаю, что никогда не забуду этот знаменательный день. День, когда я проржусь до слез, потому что ай-й-й, ну видели бы вы свои рожи сейчас, ей Создатель! Особенно ты, Фенрис. Всамделишная звезда кордебалета! Мы с Мерриль и Изабелой меркнем на твоем фоне, - задыхаясь от едва сдерживаемого хохота, выдавила Мариан.
Она бы не удивилась, если Фенрис сейчас послал бы ее в веселое путешествие на чей-нибудь причинный половой орган. Ну или хотя бы пнул ее.

В зале притихли – голос Варрика возвестил о том, что постановка начинается, и зрители заняли свои места.
Хоук обменялась взглядами с Мерриль, Изабелой и Фенрисом. Подмигнула им. Скорчила рожицу.
Пора начинать.

***

- Благородные монны и мессеры! Прославленный писатель в моем лице имеет честь приветствовать вас на первой – и, видимо, последней – в истории Киркволла постановке по мотивам приключений нашей славной Защитницы и ее спутников! Великая победа над грозными захватчиками, рассказанная самими очевидцами!

Еще ничего не началось, а зал уже взорвался овациями – все-таки, Варрик умел зажечь публику. С пригорающим от нетерпения и азарта седалищем Хоук возилась за кулисами, одним глазком наблюдая за реакцией зрителей – пока все шло очень хорошо.

- Наши герои уже рвутся в бой, но сначала позвольте мне рассказать вам об ужасающих событиях, что предшествовали славной победе над Аришоком. Итак, дамы и господа, акт первый!..

Понеслась. Под ритмичную музыку, наигрываемую нанятыми менестрелями, и проникновенный голос Варрика по сцене поскакали декорации: дредноуты на бумажных волнах, грозные кунари с длинными клыками, огры… Стоп, огры? Как они попали сюда? И еще этот дракон… О, а это похоже на голову Наместника! Это вообще политкорректно?

Кажется, политкорректность никого не заботила – зрителям происходящее на сцене определенно нравилось. Кто-то даже швырнул свое… э, нательное белье – наверное, в надежде на то, что Варрик оценит и обратит внимание.

Когда пестрый калейдоскоп ожившего картона, сопровождаемый остроумными комментариями Варрика, прекратился, Хоук распушила свой меховой воротник, прихватила бутафорский посох (один Создатель знает, почему ей запретили взять настоящий) и двинулась на сцену.
Зал погрузился во тьму.

Когда занавес вновь поднялся, луч желтого света прорезал мрак на сцене, но теперь вместо декораций, которые в отчаянной спешке меняли нанятые Варриком рабочие, в центре сидела Хоук, окруженная ареалом театрального драматизма.
Сидела она, к слову, на картонной голове дракона. 
Один Создатель знает, почему, но выглядело это ужасно здорово.

- В Киркволле, где встречают нас событья,
Мне повезло Защитницею стать!
Но прежде, чем заимела титул,
Пришлось мне пару рожек обломать!

Зал взвизгнул, узнав в актрисе саму Защитницу, - все-таки гном не наплел, хотя имел право, потому что плату за просмотр никто не брал, все было вдохновлено и организовано чисто альтруистическими порывами.

- Как я дошла до положения такого,
Коль вела тихую и праведную жизнь?
Пусть по тавернам шастала порою,
И непотребства претворяла в жизнь!

Хоук жгла. Напалмом. Ну хорошо, по крайней мере, она пыталась жечь – она сто раз прогнала сценарий дома перед Андерсом, мабари и прислугой, чем чуть не довела их до суицидальных настроений, но игра стоила свеч.

- Но я на посохе вертела превратности судьбы!
О, Изабела! Одну лишь вещь скажи!
Ну отчего же ты сбежала вместе с Томом,
И с платьями моими, и с ключом от дома?

Луч света устремился к Изабеле – и Хоук выразительно протянула к ней руки.

- Однако ты вернулась! Когда Аришок стал гневлив,
И грозен, и потлив, и дурно пахнул и, в общем, был уродлив,
Не спасовала я! Я на защиту твоей чести встала!
И, помимо чести, всех прочих женских атрибутов.

Дерзко тряхнув головой, Мариан смахнула с глаз челку и поднялась с места, эффектно раскрутив посох в руках – как выяснилось, ее выкрутасы не только подрывали дух противника, но и здорово смотрелись со стороны. 
Теперь свет залил всю сцену. Декорации весьма правдоподобно изображали тронный зал Крепости Наместника: белые стены, напуганные статисты в роскошных одеждах, кровь, которая на самом деле краска, вон валяется тыква, олицетворяющая голову наместника… На сцену выкатился актер, играющий Аришока: низкорослый, в массивных доспехах, с нахлобученными на лысую голову рогами, он нашелся в последний момент – никто не хотел играть антигероя.

- Борись со мной, уродливый козел!
И коль считаешь ты, что мощен, грозен и силен
Поймай меня! Вокруг колон буду я петлять,
Обманывать, манить, цеплять,
Пока от гнева ты, смердячий пес, не окосеешь
И не нанесу я свой решающий удар!

«Аришок» от такой пламенной речи как-то уменьшился в размерах: вжал голову в плечи, неуверенно помахал картонными топорами для устрашения, что-то вякнул. Кажется, забыл слова. Позорище, ну еперный же…

- Ну что ж, готовься к смерти, базалит-ан! – тоненько пискнул лже-Аришок, выставив вперед свои топорики.

А нет, не забыл.
Хоук выразительно выгнула бровь и склонила голову набок в недоумении. Что с голосом? Уж не Умница ли это?
- Эм, я… Ах да! Я принимаю бой! – сморгнув растерянность, вспомнила слова Хоук; посох удобно лег в ее руках, в то время как на скрытом за полумаской лице Аришока читался весь ужас мира.