Ветер свистел, не умолкая, бросал в лицо колючие снежинки и трепал в пальцах клочок бумаги размером с ладонь, осторожно выуженный из тубуса, снятого с птичьей лапы. Холодный ветер, срывающийся с пиков Морозных гор, ерошил перья ворона, отдыхающего в клетке после долгого полёта, и птица то и дело беспокойно приглаживала их клювом, переступая с лапы на лапу с цоканьем когтей по железному дну. Хрипло каркнула, предвкушая свежее мясо, что приготовил для неё страж Дорнан — но тот замешкался, глядя через плечо на Рейвен, замершую с письмом в руках без намека на движение. Только дыхание её серебрилось в подмороженном воздухе, тая в порывах ветра, треплющих выбившиеся из косы чёрные прядки волос.

— Рейвен? Всё в порядке?..

Она смотрела на лист в своих руках, но не видела букв, которые только что прочитала. Мысли разбежались по углам, словно вспугнутые мыши в хлеву, и потому она просто дышала и смотрела перед собой — выдох, шумящий в ушах вместе с ветром, вдох. Выдох. Вдох.

Пальцы сжимаются на листе сильнее, не боясь добавить новых вмятин — он и так был весь в них, свернутый и сложенный в несколько раз. Она ждала этого момента четыре года, все четыре с лишним года жила какой-то странной надеждой, представляла себе разное — и всё равно письмо застало её врасплох, словно снежный ком, съехавший с веток на голову и жгуче набившийся за шиворот.

— Рейвен?.. Командир!..

Эльфийка сдержанно вздрогнула и вскинула голову, услышав наконец зовущий её голос — за самым плечом. Где-то позади ворон требовательно ударил клювом по прутьям клетки и снова каркнул, возмущенный тем, что человек с кусками кроличьего мяса в руках не идёт к нему. Несколько секунд Рейвен смотрела в обеспокоенное лицо подчиненного — и, еще не чувствуя себя полностью, приподняла уголки губ в тонкой улыбке, как всегда, чуть скошенной вправо. Голос раздался, как чужой, словно Старший страж слушала себя со стороны.

— Накорми птицу, Дорнан, — вместо ответа пожурила она окликнувшего. — Слышишь, как негодует, — Рейвен кивком указала на клетку, понукая Дорнана вернуться к делу, словно не желала, чтобы её донимали вопросами. Страж без особой охоты отступил на шаг, всё ещё настороженно поглядывая — что такое было в том письме с печатью Башни, что командир не хочет говорить об этом? Она, впрочем, не стала тянуть мабари за ошейник, скручивая письмо и легкими шагами выходя к центру их небольшого лагеря на семь человек, не считая двух рекрутов.

— Я думаю, это стоит услышать всем, — Рейвен не повышала голоса, но говорила достаточно ясно и твёрдо, чтобы быть услышанной. Головы отвлёкшихся от вещей, лошадей и палаток стражей повернулись к ней, и под взглядами этими эльфийке внезапно стало щекотно от светлой радости, от предвкушения их реакции на новость, пока известную только ей, словно припрятанный в кармане подарок. — Создатель улыбается нам сегодня. Страж-Командор Кусланд вернулся в Башню Бдения!..

---
"...и, кстати, он спрашивал о тебе. Сказал передать, что король призвал его в Денерим, возглавить армию Ферелдена. Думаю, где-то там ты его и найдешь - здесь, в Башне, мы, может, ещё сколько-то лет его не увидим.
Всегда к твоим услугам,
страж Мира."

Кривоватая рожица с двумя хвостиками, губками поцелуйчиком и сердечками вокруг прилагалась жирным намёком на самом краешке бумаги. Рейвен тяжело вздохнула про себя — в этом была вся Мира, шутливая без меры и сплетничавшая про неё и Командора едва ли не больше всех прочих. Впрочем, как бы без ее прыткости и говорливости она бы получала последние новости даже под самой границей Орлея? Стремление Миры ужом ввернуться в любые тайны было необходимым злом, которое имело смысл терпеть. Эльфийка не сдержала усмешки, представив, сколько радости и нетерпения было в вечно живой маленькой марчанке, когда она писала это письмо, теперь надёжно спрятанное за полой плотной меховой куртки. Создатель, такое и помыслить показать кому-либо невозможно...

Она подобрала поводья и рысью послала коня вперёд, обгоняя процессию. Одной лошади приходилось везти двоих, ещё четыре были навьючены грузами и клетками — хочешь, не хочешь, а бодрый шаг их предел по скорости в этом походе. Он и не задумывался быстрым. Раньше десятого дня от нынешнего они до эрлинга не доберутся.

— Тебе стоит всё-таки поехать к нему, — от цепочки отделилась другая всадница, поравнявшись с командиром на рыси. Рейвен повернула голову, встречая её вдохновлённый и самую малость лукавящий взгляд.

— Почему бы это? — эльфийка скосила глаза на дорогу впереди, внешне никак не отреагировав на приподнятый, заговорщицкий тон подчиненной. Рейвен позволяла отношениям в своей группе быть скорее тёплыми, чем строгими, и не требовала формальных обращений на постоянной основе, глубоко отступая от регламента, пока никто не смотрел. Затянуть крепежи никогда не поздно, считала она. Иногда это подводило.

— Ты вздыхаешь тяжелее собственной лошади! — улыбнулись ей в ответ, сдерживая добродушный смех.  — Да так, что я начинаю сомневаться, кто из вас кого везёт. Нет, в самом деле, поезжай, мы спокойно справимся с...

— Я должна заметить, страж Джулия, — перебила её Рейвен сухой чеканкой слов, не поддержав мягкого пасса-подбадривания, — что мы с вами находимся не в увеселительном круизе, а выполняем задание Констебля Серых, как бы вам не хотелось воображать себе обратное. Кроме того, вам не стоит забывать, что я являюсь командиром операции и несу полную ответственность за вас и всех остальных в этой группе, в связи с чем нахожу ваше предложение бросить свой пост неуместным и оскорбительным, тем более в отношении старшего по званию. Если я ещё раз услышу от вас или кого-либо ещё подобные мысли, по возвращении в Башню подниму вопрос о вашем наказании за подстрекательство к преступлению чести. Вы меня поняли?

— ...да, — выдавила сникшая Серая, сглатывая и не поднимая взгляд от лошадиной холки. — Поняла, мэм.

— Свободны, — мотнула головой Рэйв, и Джулия свернула лошадь в сторону, освобождая правый бок. Эльфийка тонко выдохнула носом, прикрывая глаза. Она никогда не поймёт, почему её весьма условная терпеливость и стремление относиться с ровной добротой так быстро приводит к попыткам если не залезть на шею, то хоть подбиться под бок, словно к закадычной подружке. Но искать причину в себе и что-либо менять во избежание повторения Рейвен не собиралась. Она будет стегать плетью по пальцам ровно столько раз, сколько потребуется, чтобы все чётко усвоили границу, на которой стоит остановиться. Удержаться собственной честью и разумом, а не её жёстким одёргиванием — и тогда всё будет просто замечательно. Неспособных к этому она рядом с собой не потерпит. Жаль, что все они смертны, и тем, кто хорошо знал её, волей-неволей приходится искать замену и заново проходить все круги...

Она придержала готового сбиться в галоп коня, глядя на стекающую вниз по холму дорогу, вдалеке выходящую к Имперскому тракту. Хотелось запустить ладонь под полу куртки и потереть жгущее под кожей пятно в области сердца — но Рейвен сдержалась: и так уже показала, не заметив, достаточно слабости. Она ждала четыре года. Она сможет подождать ещё две или три недели, если с проведением Ритуала для её рекрутов что-то затянется.

Он, без сомнений, тоже. Всё-таки эти четыре года были его идеей.
Но он помнил. Это грело сердце — и помогало унять свербящее чувство. Рейвен медленно перевела дыхание — и улыбнулась туманной сумеречной дали впереди.
Как давно она не чувствовала этой уверенности в том, что живёт.
Ни разу за эти четыре года — в один момент закончившихся этим утром.

---

Рассвет нагнал её уже на тракте, расцвечивая небо впереди в розовеющие тона, прогоняющие холодный ночной фиолет, и гася последние последние звезды, теряющиеся за дымчатыми облаками. Рейвен, пригибаясь к плещущей гриве и позволяя лошади лететь свободным галопом, подняла голову, полной грудью вдыхая свободу скачки по пустой дороге. Настоящую свободу, позволенную, заслуженную. Плащ бился за спиной, хлопал на встречном ветру почти в такт перестуку копыт, тянул своим весом меховой подбивки назад, а прохлада затяжной ферелденской зимы, ощутимой даже в конце первого весеннего месяца, щипал за нос и забирался в рукава — но ей ничего этого не чувствовалось. Сердце билось с позабытой силой и гулкой частотой — и нет-нет, да догоняло смущение тем, что она сейчас делает. Вот так вот ломиться вперёд, следуя только своей, откуда-то из самой глубины вытащенной цели, было непривычно до крайности. Не по приказу, не потому, что так было надо кому-то — так было нужно ей самой, так глупо и так наивно. Просто увидеть. Просто услышать. Просто убедиться. От этого немыслимого эгоизма хотелось спрятать лицо в ладони — и Рейвен, прикрывая глаза, только крепче сжимала в пальцах поводья.

Она совершенно отвыкла быть собой. Забыла, как — и, казалось, сейчас ступает по самому тонкому подтаявшему льду, готовому проломиться под шагами. Но вместе с тем не отпускало ощущение, что от вспугнутой быстроты этих шагов за спиной распахнутся крылья — и поднимут в полёт, утащат под самое небо.

Денерим показался вперед уже в вечерних сумерках. К этому времени обычно людная и загруженная торговыми повозками дорога к воротам снова заметно очистилась, позволяя снова поторопить лошадь, но тем не менее, когда Рейвен пересекла городскую черту, коротко отчитавшись страже, на город уверенно спускалась ночь. Она приподнялась в стременах, выглядывая над крышами домов башню форта Дракона. В той же стороне, за рекой, лежал и королевский дворец... Лошадь под эльфийкой хрипло фыркала и жевала трензель, качая головой на утомлённой шее. Рейвен потрепала её рукой по короткой колкой шерсти. Ещё немного. Ещё совсем, совсем немного.

Странно, она почти перестала волноваться. Дорога словно убаюкала своей методичностью, последовательной сменой необходимостей, задач, поставленных и решенных. Еще одна лежала теперь на ладони — выяснить, где во всем разнообразии возможностей может проводить время генерал армии Ферелдена.

Хорошо, что Серым Стражам всё ещё задают так мало вопросов.

Не нужно было тревожить чины, чтобы узнать у стоящих на карауле солдат, что Кусланда видели какое-то время назад уходящим в сторону псарен. Рейвен улыбнулась, благодаря кивком и разворачивая лошадь — только свет факела блеснул на наплечнике с гербом Серых, с которого маг-воин при мече на поясе нарочно откинула плащ.

Но ей самой не нужен был свет, чтобы в рассеянной серой темноте разглядеть силуэт человека, выходящего из собачьих загонов во двор — и узнать, узнать в тот же момент, по росту, по плечам, по движениям. Сердце скакнуло под самое горло и провалилось в живот, разлившись в нём тягучей, томительной волной.

Она уже не помнила, сколько лет они не виделись. Кажется, это было только вчера.
Уже не важно.

— Айдан! — окликнула Рейвен на выдохе и тут же подалась вперёд, соскальзывая с седла и делая несколько шагов навстречу. Полумаска на левой стороне её лица белела в темноте.
Ей не хватило смелости сдёрнуть её сразу.
Четыре года — всё-таки немалый срок.

Отредактировано Рейвен (2018-03-06 14:19:37)

Она смотрела, не отводя глаз. Даже левый, схематично обведенный золотым контуром по маске, казалось, сейчас внимает только Айдану и больше ничему вокруг. Дыхание частило, бледнело — неглубокое, поспешное, силящееся угнаться за ударами сердца, и только синяя от темноты радужка в единственно живом правом вздрагивала, когда взгляд метался по лицу, рукам, возвышавшейся с каждым шагом навстречу фигуре — быстро, взахлёб изучая, заполняя увиденным пустоту прошедшего времени, прогоняя неизвестность. Замечая прибавившуюся седину, свежий шрам, загрубевшую мрачность, взъерошенную, словно предостерегающе приподнятые с характерным костяным стуком иглы на спине песчаного иглоспина. Вес, навалившийся на плечи и упрямо пытающийся согнуть эту гордую широкую спину, стал только больше. Конечно, он же теперь не только герой, не только Командор, но и генерал всей армии. Так поразительно далеко и всё дальше — и прямо здесь, с ней, рядом, ближе расстояния вытянутой руки.

Волна тепла прокатилась по телу, отдаваясь в руках и ногах, расслабляя, смягчая прямоту плеч, словно накинутое поверх зимнее одеяло. Рейвен улыбнулась, позволяя себе окунуться в это тепло присутствия, в это долгожданное успокоение, и прикрыла глаза, чуть-чуть приподнимая лицо навстречу руке, коснувшейся маски. От любой другой она бы дичком прянула в сторону, и хорошо, если бы не отморозила инстинктивным ударом пальцы, тянущиеся к самому сокровенному — а ведь это почти случилось однажды, ещё в бытность её обычным Стражем, не защищенной своим званием Старшей. Но его руке она доверяла — и безоговорочно позволяла прикасаться к самому безнадёжно раненому, годами без конца кровящему, не заживающему месту. С какой бы горькой дерзостью во взгляде она не открывала лицо, пережив и перегорев стыд, как бы безразлично не вела себя, командуя своими людьми на строевой подготовке, шрам был и оставался проблемой. Как просто было бы не думать о нём, не вспоминать, не ощущать, даже видя мир только с одной его стороны — но шрам постоянно отражался в глазах смотрящих, в реакциях, в жестах... Шрам выделялся, шрам заслонял её, шрам стоял впереди, он был для них самым знаменательным ее свойством. Та, что со шрамом. Несчастная бедняжка, пугающая криминалка, проклятая, жестокая, злая ведьма, способная сглазить и отравить еду своим присутствием. Ничем из этого она не была. И не хотела быть. Отторгала, отталкивала — вместе с причиной этих искаженных восприятий, вместе с тем, из-за чего всё.

Только рядом с Айданом всё это неприятное растворялось, уходило в небытие, неважное, несущественное. Для него шрам был такой же чертой, как цвет волос, как взгляд или походка. Она ловила его взгляд — и в нем не было ничего царапающего, ничего заостряющего внимание. Он видел её всю, не только шрам. И Рейвен хотелось упасть в этот взгляд, как в реку, с головой, погрузиться и скрыться, позволить окружить себя со всех сторон и больше ничего, ничего, кроме этого, не чувствовать. Принятие. Ей так его не хватало. Со шрамом, без шрама... в лучшем случае она получала внимание, натянутое в попытке игнорировать увечье, что делало его таким же "незаметным", как накрытая тканью мебель. Под этим же взглядом она могла отпустить щиты, браво поднятые всё остальное время, выдохнуть и упасть вперёд на подогнувшихся ногах. Не потому, что не доставало сил — а потому что силы здесь были не нужны. Здесь она могла довериться.

За четыре года ничего не изменилось. Он мог вернуться совсем другим человеком — она видела, как меняются другие за куда меньший срок, — но сейчас перед Рейвен был тот же Айдан, что и четыре года назад. Чуть поистёршийся, взлохмаченный даже не видом — чувством, душой — и одичавший, но всё тот же Айдан Кусланд. Шелуха лет не мешала видеть и ощущать всё то, чего ей так не хватало все эти четыре года. Когда только они успели промелькнуть?..

Эльфийка ответила ему спокойной, открытой улыбкой — так прямо, как позволяла себе улыбаться только ему, только ему могла, освобождённая от оков и тягот. Умиротворённо, со светлой надеждой. И не важно, что всё тело гудит от суточной скачки с недолгими остановками, что позабытая лошадь переступает за спиной с ноги на ногу, что боевой мабари, что армия, что... не важно. Он здесь. Она рядом. И если бы откуда-нибудь слетела и прошила насквозь стрела, забирая жизнь, она бы почти не огорчилась. Почти — потому что момент этот хотелось протянуть ещё хоть немножечко дальше.

Рейвен подняла ладонь и мягко прикоснулась к его щеке, с любующейся нежностью поглаживая кончиками пальцев свежую боевую отметину. Он весь был в них, от и до, и она могла вспомнить каждую. Каждую, бывшую такой же неотъемлемой частью Айдана, как и её собственная метка скверны. Как ее другие шрамы — на спине, на бедре, на плечах, по левой стороне ребер... Она понимала его в такие моменты. Как глупо думать, что можно вот так дорожить, вот так удивительно чувствовать и наслаждаться, но выборочно что-то отметать? Никак нельзя. Ей было смешно с самой себя, пока он был рядом. Все сомнения, все тяготы и тревоги возвращались, только когда он уходил — в очередной раз и надолго. Сейчас Рейвен были горы по плечо и море по колено, и хотелось, улыбаясь, смеяться с легкостью на душе — и любое значение, какое придавали ее метке чужие глаза, было ничтожным и безразличным ей. Быть, когда он рядом — неизмеримое ничем другим удовольствие.

В такие моменты ей по-особенному сильно хотелось жить.

— Признайся, ты их коллекционируешь, — Рейвен шутливо указала взглядом на "царапину". Сколько же всего он пережил, пока она была далеко. Сколько пережила она сама. Сейчас все это падение Стражей, грохот рушащихся стен Адаманта, терпкий запах крови, жгучая горечь стыда за них и себя, было просто размытыми пятнами позади. Прожитыми, пройденными и завершенными. Здесь и сейчас была тишина, полная мелких падающих снежинок ночь, холодный воздух на вдохе — и Айдан. Живой. Настоящий. Не строчка на бумаге и не туманная весть, прошедшая десяток языков.

И рывком преодолеть, смять и отбросить в сторону всю ту разницу дорог, что ещё оставалась между ними, не давало только желание ничего сейчас не упустить, чувствовать каждый-каждый момент, пока, словно тающий в пальцах ледок, стекающий каплями по коже, вся эта туманная зыбкость прошлого переплавляется в ясное и восхитительное настоящее.