Хоук сидела на пригорке, задумчиво жевала травинку и праздно размышляла о том, как впечатляюще смотрелись бы они с Варриком сейчас на огромном ростовом портрете, надумай какой-нибудь ушлый орлесианский живописец притаиться в кустах и написать с них картину. «Краснобай и Защитница на Холме» виделось ей названием очень подходящим. Только Варрика обязательно нужно было бы изобразить верхом на пони, вставшем на дыбы, и обмотать в красный плащ, эффектно раздувающийся на ветру. Мариан даже вздохнула, зажмурившись и подставив лицо яркому солнцу: позволила себе посетовать на то, что в ней умер не только разумный человек, способный в свои почти-что сорок рационально мыслить и держаться подальше от проблем, но и талантливый художник.

– Варрик, старина, – вздохнула полной грудью Хоук, впуская в себя дух дикой ферелденской флоры, фауну которой им сегодня предстояло изрядно потормошить, – у меня нет феландариса, но есть картошка. Запеченная. Но на могилу я ее не положу, сама съем.

Впервые за долгое время она чувствовала себя дома.
Для человека, идущего по жизни с девизом «дом там, где я, а еще где меня не пытаются упячь в темницу храмовники», это было громким заявлением. Она не чувствовала себя дома ни в подполье среди собратьев-магов, цепляющихся за подол ее мантии со слезливыми просьбами защитить обездоленных и дать леща нехорошим церковникам, ни в дороге, когда она, держась подальше от людных трактов, проводила ночи то в лесах под открытым небом, то в придорожных тавернах, разводя на разговор трактирщиков и их сердобольных жен. Она осторожничала, потому что не могла знать, как отреагируют на нее люди, узнай они, что Мариан, во-первых, маг, а во-вторых – та самая беженка, что натворила дел в Вольной Марке, а теперь призраком бродит по дорогам, гремит цепями и призывает отступников к революции и темным ритуалам. Ничего такого она не делала, конечно. Зато своими ушами слышала, как кто-то в торговом обозе, к которому ей посчастливилось примкнуть, распускал про нее эти небылицы. Рассказчик из того чудака был так себе, потому что на его месте Хоук обязательно добавила бы несколько леденящих душу подробностей. Например про то, что красную полосу на своем носу она каждое утро чертит кровью жертвенного барана.

А потом в небе случилась дыра, маги и храмовники дружно слетели с катушек и, вот неожиданность-то, послал весточку Варрик. Мариан не нужно было быть братом Дженитиви, чтобы как-то связать эти события. Ну разумеется Варрик был где-то там, в эпицентре заварушки – кто, если не он, соберет в одну книжку все самые интригующие детали происходящего, скрасит (и приукрасит) их удивительными инсинуациями, вплетет в повествование душераздирающую любовную линию с трагическим концом, а потом еще и денег на этом заработает. Это же Варрик.

Но в его письме было что-то, что будило в Хоук невыносимую тоску если не по былым денькам, когда Киркволл еще не успел скатиться в тлен и безысходность, то уж точно по ощущению дома, пусть даже такому хрупкому. И это же ощущение – вкупе с осознанием того, что Корифей, которого они вусмерть истыкали стрелами и подожгли напоследок для верности, неожиданно жив – гнало ее в Скайхолд похлеще ледяного ветра Морозных гор, который дул ей в спину. Потому что Варрик как-то очень удачно умолчал о том, что путь к крепости долог, тернист, труден и полон агрессивных горных коз, скачущих по заледенелым скалам так весело, что даже терпеливая Хоук горячо их невзлюбила.
Но изумленное лицо Варрика при встрече того стоило. Как и выпивка, которую он обещал поставить, и разговор, что они завели, когда Мариан выпустила его из объятий, перестала ругаться и трястись от холода.
Как и эта охота, задуманная только для того, чтобы выпить и потолковать еще немного, на этот раз – уже вдоволь.

Поддетым дымкой взглядом Хоук проследила за стремительным полетом арбалетного болта и попросила Создателя отпустить несчастному барану его душу. Или принять. Короче, она была не очень сильна в теологии, поэтому, когда животное рухнуло, Мариан просто кивнула, соглашаясь.
– Один.
А потом угрожающе выплюнула травинку, которую перекатывала во рту.
Этим она принимала брошенный ей вызов.
Взяв в руки посох, заботливо устроенный на земле, Хоук поднялась с места, с нескрываемым удовольствием разминая кости. Ферелденский воздух – в меру холодный, в меру бодрящий – казался ей замечательным.

Приложив ладонь ко лбу козырьком, Хоук осмотрелась в поисках жертвы, которая помогла бы ей сравнять счет, но бараны, ни дать ни взять попрятавшиеся в высокой траве, обнаруживаться не желали. Тогда она устремила взгляд вниз и приметила у подножья холма несколько недвижимых тушек, спокойно занятых пощипыванием травы. Хвала Создателю, гибель собрата-барана осталась для них незамеченной.
Мариан прикинула дистанцию, с которой могла бы парализовать их цепной молнией – слишком далеко, нужно было подобраться ближе.
Хоук переглянулась с Варриком – а это, как правило, никогда не предвещало ничего хорошего. Она перехватила посох, как весло, и вдохнула так глубоко, что ремешки ее нагрудника, казалось, сейчас лопнут.

– А у меня сейчас будет… – начала было она, дико блеснув глазами, а потом сделала один шаг, другой, и с ошеломительной скоростью понеслась вниз по склону к своим баранам.

Не имея ученой степени Университета Орлея в натурфилософии, неудивительно, что Хоук неверно рассчитала наклон, на деле оказавшийся довольно крутым, и теперь неслась вниз, набирая скорость как сорвавшаяся с вершины снежная лавина. Видимо, на животных она производила то же впечатление, потому что в иной ситуации любой сообразительный баран давно бы сбежал, увидев летящую к нему Защитницу, орущую что есть мочи.
Но бараны, застыв, только смотрели на нее, как на новые ворота, обрушивающиеся на них с ужасающей быстротой. А когда у Хоук закончился воздух в легких, спасаться было поздно – на бегу она взмахнула посохом и цепная электрическая молния, сорвавшаяся с навершия, ударила прямо в цель.

– … три-и-и! – запыхавшись, счастливо вопила Мариан, добежав до подножья и сбавив, наконец, скорость; оперевшись о посох, оглянувшись и довольно осмотрев труды своих колдовских рук, она бодро помахала Варрику, оставшемуся позади. Пока он спустится, она успеет поднять счет до десятка. – Одним ударом! Теряешь хватку, дружище!

Дожидаясь гнома, Хоук любовно огладила навершие посоха, озираясь вокруг: ничто не предвещало беды и, вроде как, она не привлекла ничье внимание своим криком. Скорее, отпугнула. Главное, чтобы не добычу, а отпугнуть разбойников, которые покусятся на их добро – святое, угодное Создателю дело.

– Правила? Ты серьезно? Варрик, дружище, что с тобой сделала эта Инквизиция? – в притворном ужасе воскликнула Хоук, трагично хватаясь за готовое разорваться сердце. На самом деле, разрывалось оно от стремительного бега и оглушительного ора, которым она сотрясла долину, но хороший вру… актер знает, как использовать данные ему преимущества. – Только не говори, что ты еще и начал исправно являться на заседания Торговой Гильдии! И налоги платить!
Мариан говорила это так, будто обвиняла Варрика во всех смертных грехах рода человеческого. Ну, гномьего и человеческого.

Павшие в неравном бою с ней бараны выглядели весьма впечатляюще: у одного из них настолько обуглились рога, что своим видом напоминали две кунарийские налобные баранки, которые они раскрашивали дивной ядовитой хренью. Хехекнув, Мариан потыкала барана в кудрявый бок посохом, проверяя степень прожарки. То-то в инквизиторской крепости на кухне радости будет, когда им не придется прожаривать эти шматы бараньего мяса – разделай только, от шкур очисти, рога открути, специями заглуши привкус паленого угля и, как говорят орлесианцы, вуаля! Походный баран по-ферелденски! С пылу с жару, как есть.

Мысленно зарисовав для себя местоположение бараньих туш, Хоук быстро поняла, что можно вообще ничего не запоминать – обратную дорогу к привалу они отыщут по собственным следам браконьерства и баранеубийства, как те дети из сказки, которые отмечали путь до дома сырными крошками. Сказка имела бы счастливый финал, если бы в итоге дети не сожрали весь сыр, не потерялись и не угодили в лапы храмовников, но им с Варриком эта беда не грозила: во-первых, жрать сырых баранов – это что-то из разряда страшилок о ведьмах Диких Земель, а во-вторых храмовники больше не терроризировали Редклиф, спасибо все тем же инквизиторам.

Приготовив очередной уничижительный выпад о том, как Варрик размяк на праведной службе и до чего довел свою Бьянку, пройдоха эдакий, Мариан со счастливым видом раскинула руки, как если бы хотела обнять весь мир и всех баранов…
… пока эти же бараны не начали эффектно падать за ее спиной.
Выгнув бровь и обернувшись, Хоук кашлянула, подавившись набранным в грудь воздухом. Заметив хромого барана, рвущегося прочь от демоноватых охотников на живность, Мариан зачерпнула было огня в ладонь, готовая сбить жертву прицельным ударом магического пенделя, но не пришлось – Варрик управился сам.

– Почему никто еще не додумался зачаровать посох стрелять пятью огненными шарами одновременно? – стряхнув пламя с ладони, засокрушалась Хоук, провожая спускавшегося к ней друга хмурым взглядом. Нет, она горевала не всерьез, но хоть кто-то же должен был своей физиономией поддерживать дух здорового соперничества. – И назвать его «Баранобой». Нет, серьезно. Меня потом было бы не остановить!
«Поэтому, наверное, и не зачаровали», – догадалась Хоук. Как она в свое время умудрилась причинить столько разрухи, имея в арсенале один дрянненький посох Парталана и шайку отпетых друзей – тайна мироустройства.

– Говорил с лошадьми? Варрик, ты пугаешь меня. Сначала правила, теперь – сердечные беседы с лошадками. В этой вашей Инквизиции что-то в эль намешивают, побереги желудок, – хохотнула Хоук, протаптывая себе и Варрику путь по нехоженой траве, опираясь на боевой посох как на походный. – Но, зная Шустрика, все закончилось бы тем, что эта псина пожрала бы большую часть наших баранов, а тех, на которых у нее не хватило сил, мы все равно собирали бы сами, подгоняемые мотивационным лаем. Этот мабари умеет играть в Порочную добродетель, его не проведешь.
Разговорившись, Хоук почувствовала себя прекрасно. Киркволл Киркволлом, а даже спустя столько лет Мариан понимала, что вряд ли у нее когда-нибудь будет друг ближе Варрика, с которым можно после трехгодичной разлуки спокойно встретиться, договориться пострелять баранов и поговорить так, будто бы они только вчера сидели в «Висельнике» и обсуждали грандиозные планы по спуску на Глубинные тропы. Проклятье, это действительно было очень давно: Мариан даже хотелось спросить, не чувствует ли Варрик себя старым и не жалуется ли на боли в спине. Вот она себя чувствовала уставшей как мабари.

Продвигаясь дальше, Мариан приложила ладонь ко лбу козырьком, вглядываясь в тени, мелькающие среди деревьев редкого лесочка. Карт у нее было, но Хоук помнила, что где-то за ним есть озерцо, где околачиваются бараны, надеющиеся найти у чистой воды житейского счастья.
– Чем дальше в лес… – пожала плечами Хоук, решительно намереваясь уничтожить там все то, что можно теоретически назвать едой. Потом весело подмигнула Варрику, призывая следовать маршруту, и пружинистым шагом направилась в подлесок, где у одного из кустарников притаился одинокий баран.
Постучав ногой по земле, Мариан ощутила, что стоит на небольшом камне, глубоко врытом в грязь. Сделав шаг назад, Хоук тонко прощупала Завесу, резко взмахнула рукой и камень, выдрав за собой пласт земли, как снаряд катапульты полетел в барана – бедное животное не успело даже бекнуть.
– Четыре, но я еще сравняю счет, – широко хмыкнула Хоук, перепрыгнув оставленный ее магией кратерок. Пахло взрытой землей. Восхитительно.

– Скучала я по нашим бессмысленным заварушкам. На дорогах было не так весело, – улыбнувшись, начала Мариан – пока баранов нигде не предвиделось, а благородная прогулка двух охотников в лесах как никогда располагала к душевным разговорам. – А у тебя, я смотрю, времени скучать не было. Как тебе вообще в Инквизиции? Они, кажется, неплохие ребята, но вдруг после Бреши и Корифея, чтоб ему стервятники глаза выклевали, у них в планах развязать Священную войну против баранов. Я же должна знать, в чьих руках оставляю своего друга.