Скайхолд было тяжело покидать. Родные стены вдруг внезапно сделались холодными и отчужденными, даже немного влажными. Складывалось ощущение сырости, холода и неуюта. И вполне возможно было, что дело было в том, что вместо Лелианы в высокой башне, вместо Жозефины и Каллена в зале, вместо того ворчливого гнома с мозаиками - пустота. Выжил ли вообще тот каменщик? Гаци, кажется? И как быть уверенной, что то, что происходит сейчас с ней, с Шартер, это не издевка очередного демона? Не играет ли с ней тот же самый волк, щелкающий зубами? Тем не менее... Шартер чувствовала себя живой. Умывшись, она чувствовала, как стянуло от холодной воды кожу. Закинув в рот горсть орехов, она чувствовала, как они, плохо очищенные, скрипят на зубах. Закинула ещё одну горсть. Тощая, как побитая дворовая собака, Шартер прекрасно знала, что ей нужно спуститься в низину, найти лошадь, возможно, Как впиваются в кожу головы неаккуратно удерживающие косы невидимки. Вечно голодная, пропахшая пылью, копотью, огнём, ей больше всего хотелось залезть в ближайшей таверне в дубовую бадью и плескаться там в почти кипятке, чтобы щёки были красные-красные, чтобы кожа на пальцах морщилась от обилия воды. Затем она ела бы местную похлёбку из селёдки (где от селёдки плавает только худенький хвостик) и картошки и, безусловно, подумала бы, что это самое вкусное, что она ела за всю свою жизнь. Она обмакнула бы в юшку чёрствый хлеб и была бы благодарна за каждую крошку.

Больше всего на этом свете Шартер сейчас хотела жить. Больше всего на этом свете, оказалось, Шартер любила жить.

У Шартер было достаточно времени наедине с собой, чтобы подумать, после того, как она покинула Скайхолд в последний раз. Всё прошло гладко, так, как изначально было спланировано. Шартер, на самом деле, не воровка, но в данном случае ей просто нечего было оставить. Поэтому лошадь была ловко уведена верхом прямо с дорожными сумками, а неизвестная всадница очень быстро скрылась на полузаброшенной дороге резвым галопом. Ей было нечего делать. В противном случае, она бы, безусловно, заплатила за лошадь. И, может быть, всё-таки приняла ванну.

Ей нужно было понять, что конкретно делать дальше. А пока - просто умчаться подольше от Скайхолда, тонущего в темноте сумерек.

***

Наг с любопытством пошевелил усами.

Страшнее разрушенного Скайхолда было только смотреть на несколько изрядно полежавших тощих тел крошечных лысых зверьков. Бедняжки, думала тогда Шартер. Должно быть, балованные Лелианой зверьки после прихода в Скайхолд эльфов точно были не способны на самостоятельное существование. Шартер никогда не была сердобольной, но когда в пыльной спальне Лелианы, от которой в этом помещении не осталось ничего от самой Лелианы, кто-то заворошился в куче тряпья под кроватью, Шартер не смогла бросить крошечного зверька одного. Возможно, из-за вполне конкретных воспоминаний о Лелиане. Возможно, оттого, что маленькие наги в принципе мало напоминают свои взрослые версии и даже глыба льда на месте сердца Шартер начала идти трещинами, но, так или иначе, бледно-розовый голый зверёк, который, как оказалось, совсем не боялся людей, и давал чесать свой подбородок, стал путешествовать вместе с Шартер. И из Скайхолда уехал за пазухой.

- Что смотришь? - фыркнула Шартер. Тогда наг, подволакивая задние лапы, всё также смешно шевеля своим мягким носом, подобрался поближе и маленькими лапками взялся за её ладонь в перчатке, разглядывая, что там Шартер жует с таким кислым лицом.

- Больше нет, дружок. Извиняй. Мы тут нынче не шикуем, сам знаешь, а ты своё уже съел, - Шартер отправила в рот рыбку за хвостик и смачно облизала открытые пальцы, а затем многозначительно выгнула брови: - Я могла бы и тебя съесть. Но у меня есть план получше. Есть у меня одна знакомая, которая совершенно точно без ума от нагов. И даже не когда они - заглавное блюдо.

Глаза у нага были совершенно человеческие - можно было бы даже сказать, что он Шартер заменил собеседника за весь тот месяц, пока она пыталась понять и сообразить, куда именно ей держать путь. Вернее... сердце-то её рвалось во вполне конкретное место, к конкретным людям, но вот где эти конкретные люди были - был весьма хороший вопрос. Шартер, как известно, умеет делать так, чтобы её не нашли. И ей понадобилось время, учитывая все те слухи, ходящие о её смерти, чтобы через слухи и чужие нашептывания узнать об Антиве. Выбора у неё не было. Зацепок - тоже. Одна только надежда, что знакомая Антива встретит её так, как положено. Шартер нужно было найти Лелиану, кровь из носа, нюанс был только в том, что Лелиана тоже умела прятаться, когда ей нужно было.

Напасть на след удалось только потому что Инквизиция и всё Калленовское стало так или иначе оставляет следы.

Худые пальцы с чётко прослеживающимися узловатыми суставами неторопливо поскребли зверька между заячьих длинных ушей. Ощущать тёплую, бархатистую шкурку подушечками тоже было похоже на чудо. Только сейчас, оказавшись в реальности, той, которой Шартер, безусловно, принадлежала, она поняла, какой же на самом деле ненастоящей была эта Тень. Не было в Тени умывающихся нагов, забавно шевелящих усами, не было опустившей вниз голову лошади, не было трескучего костра, выплевывающего искры, не было бульона из единственной рыбешки, которая, глупая, сама заплыла к Шартер в руки.

- Через пару дней будешь уже спать в теплой кроватке. Как каждый приличный домашний наг.

Своему товарищу Шартер, конечно, не сказала, что в существовании в качестве нага Лелианы есть некоторые нюансы. Но она решила, что её лысому товарищу придётся узнать об этих нюансах на своей симпатичной розовой шкурке. Поэтому теплая тушка была засунута за пазуху, костер - потушен, а лошадь снова снаряжена. В ближайшие сутки - никаких костров и привалов, иначе разведчики Инквизиции из неё сделают симпатичный эльфийский коврик. Впрочем, им всем несказанно повезло, что поймать Шартер, когда она не хочет, чтобы её поймали Все вокруг уверены, что она, Шартер, мертва. Что будет делать Лелиана, если увидит в своей палатке труп? Шартер, пожалуй, не успеет даже сказать "Соловей", как ей голову, словно яблоко, разобьёт стрела? Но эта мысль у Шартер в голове возникла спонтанно, тогда, когда она тихо, пользуясь ночным полумраком и предотбойной суетой, вскрыла одну из крупнейших палаток в лагере со стороны леса. Она стояла поодаль, но всё равно в окружении более мелких спальных мест, и Шартер пришлось быть осторожной, чтобы не наступить никому на ногу. Понабрали по объявлению...

Нож проходил сквозь пропитанную жиром ткань, как сквозь масло, резал тугую нить почти бесшумно, а худеющая Шартер, на которой пришлось подвязывать старую форму Инквизиции, в которой она всю эту страшную дорогу длиной в почти месяц и проделала, легко пролезла в узкий разрез, оказавшись в теплой палатке. В тихой, теплой палатке.

В палатке никого не было. Не стягивая капюшона и маски, Шартер распрямилась и бросила короткий взгляд на завешенный выход.

В палатке не просто никого не было. Палатка была почти пустая, обезличенная. Башня Лелианы всегда была полна перьев, кучи свитков и бумаг, по её наполнению можно было сказать, что здесь точно существует Тайный Канцлер Инквизиции, а не кто-то другой. Здесь же... В обширной палатке поставили рабочий стол, завесили отдельным полотнищем место для кровати, рядом со столом поставили несколько тяжелых сундуков и всё. Шартер, почти оскорблённая таковым фактом, даже покопалась на рабочем столе. Она, что, зря высматривала распорядок дня часовых, зря шла за военным строем почти неделю? Неужели Лелианы и правда тут нет и её снова унесло демоны пойми куда, а это значит, что Шартер ни на шаг не приблизилась к своей цели.

Или это Лелиана нынче живёт именно в таких условиях? Шартер раздраженно подцепила со стола недописанное письмо и как следует вчиталась в строки. Почерк смутно, но знакомый, но Лелиана порой не подписывает письма, а вопрос наклонности почерка это та еще тема для разговора, "всё секретности для", прокрутила у себя в голове эту мысль Шартер и нервно повела ушами. Обычная деловая переписка. О провизии. Шифр?

Как-то так вышло, что Шартер всё время, с тех пор, как Инквизиция условно отошла от дел и перешла в цепкие лапы Верховной Жрицы, носило то тут, то там. Она периодически возвращалась в Скайхолд, но на этом всё, с Лелианой их пересечения заканчивались тоскливой перепиской, сугубо деловой и отчасти даже суховатой, что бы там между ними ни было раньше. Они не встречались уже очень давно, и, несмотря на то, что по переписке их доверие крепло, Шартер искренне сомневалась в правдивости этого факта. Она прекрасно понимала. Если понадобится, Лелиана её убьёт. Возможно, ей будет грустно, возможно, у неё вздрогнет уголок её губ, когда аккурат туда, где креп заживающий шрам от чужого клинка, вонзится уже смазанная ядом стрела Лелианы. Шартер сглотнула. Они давно не виделись. Остались ли они всё теми же с тех пор, как в последний раз делили постель?

Шартер моргнула.

Пальцы крепко сжали недописанное письмо. Интересно, она по ней скорбела? Лелиана, которая корила себя за отозванных разведчиков, скорбела ли о том, что Шартер погибла смертью преданного воина? Мархев в Тени говорила, что о они её уже отпели. Читала ли за неё Лелиана молитву? Шартер прошило мурашками буквально насквозь, она распрямилась, выровняла плечи, так, будто бы что-то другое, что-то, что точно не она, одёрнуло её от личного любопытства.

Все уже давно прошло. Но сделанного не вернуть, из песни слов не выкинуть, не прикинуться, будто бы ничего не было.

Лелиана была и осталась для Шартер кем-то большим, чем коллега по ремеслу и наставница. Она была для неё другом. Она была для неё учителем. Она всё ещё - её начальница, и долг Шартер перед ней - явиться и доложить. Вместе с украденными у эльфов Ужасного Волка планами, картами и письмами.

Чужой голос снаружи палатки заставил Шартер рывком выровняться и второпях оставить письмо на столе, а следом, в одно бесшумное движение обогнуть рабочий стол в центре палатки и вжаться в стенку палатки, отгороженную от всего открытого пространства занавесом из ткани, там же стояла педантично заправленная кровать. Шартер крепко сжала рукоять клинка, похожего формой на коготь, и уперлась острием в промасленную ткань, надрезая её, чтобы в случае побега моментально оказаться на улице и спрятаться в глубокой темноте леса.

Бледно-рыжие брови, единственное, кроме голубых глаз, что видно из-за маски и капюшона, нахмурились, когда Шартер узнала мужской голос.

Каллен?

И женский...

И Лелиана.

Отредактировано Шартер (2023-03-04 10:46:32)

Шартер внимательно слушала. Позволяла, по-глупому, своим уголкам губ вздрогнуть, когда Лелиана парировала странный ферелденский юморок Каллена, и напрягалась, когда речь зашла про глубокую эльфийскую преданность. Это не преданность. Это - глупость, они часто идут рядом, как две сестры.

Ужасного Волка должна была победить его гордыня. В погоне за былым величием он растопчет эльфийские жизни. Ослеплённый своим сожалением - а Шартер теперь отлично знала, насколько велико его сожаление, раз сумело породить собой Его - он даже не заметит, что, когда эльфы кончатся, придётся воевать не только со всем Тедасом, обернувшимся против него, но и против тех, кто вовремя понял - "Ужасный Волк заберёт тебя" - это не просто посыл, это реальность. Волк заберёт. Волк использует. Волк заставит тебя умереть ради великой цели. А Шартер прекрасно знает, нет ничего ценнее жизни.

Лелиана оказалась в своей палатке одна, и у Шартер сперло дыхание. Она замерла, на том же вздохе, упираясь лезвием своего клинка в твёрдую ткань тента. Шартер смотрела во все глаза. Во все большие, как две замерзшие капли, голубые глаза, и в горле у неё встал неприятный комок. Они давно не виделись. Может, оттого кажется, что Лелиана так постарела? На мгновение Шартер кажется, что не стоило. Не стоило им обеим ничего и начинать, не стоило строить песочные замки там, где их не должно быть, тогда бы не пришлось бежать в Каэр Бронак, в это пахнущее сыростью, безнадёгой и смертью место. Не стоило им привязываться друг к другу, они, две отличные шпионки, лучше всех остальных в Инквизиции знают, как усложняют все отношения. Близкие отношения. Шартер кажется, что если она сейчас сядет и станет перебирать Лелианины червонные волосы, она обнаружит тронутую серебристой проседью медь, а никак не алое золото.

Если бы Шартер не знала Лелиану хорошо, она бы уже давно была мертва. Этот нож бы встал бы у неё прямо между глаз, если бы не звякнул беспомощно о сталь её собственного клинка и не отлетел с металлическим звоном на деревянный настил. Они сцепились, как две бешеные кошки, Шартер защищалась, скрещивая клинки и парируя чужие удары - Лелиана была хороша, настолько хороша, насколько вообще может быть Тайный Канцлер Инквизиции и женщина, которая большую часть своей жизни посвятила отнятию чужих жизней. Шартер прекрасно знала: Лелиане хватит и охотничьего перочинного ножика, чтобы Шартер не стало, тогда как ей понадобилось целых два клинка, чтобы оставить себе жизнь. Вот уж нет, не после того, как Шартер пережила Соласа и Скайхолд, ей помирать в палатке у Лелианы. Сверкнули ножи, казалось, снова выбив в ударе искры, и Шартер оказалась под ней - безоружная.

Но затем.

Затем что-то произошло. Шартер, смотрящая злыми, блестящими от беспомощности, глазами вцепилась за промелькнувшее во взгляде у Лелианы осознание и с силой лягнула Лелиану в живот. Она её чуть не убила. Чуть не убила её, а теперь и сама оказалась, как Шартер, безоружная на холодном полу.   Шартер честно, ценой собственных усилий сравняла счёт, но месяц в этом проклятом сне у Сожаления не прошёл даром, Лелиана была сильнее. Несмотря на то, что Лелиана и Шартер всегда были минимум на равных. И что это было вообще? Что за фокусы? Что за тень осознания на дне голубых глаз? Что, Лелиана узнала её по глазам? Видимо, совесть Тайного Канцлера Инквизиции смотрит на неё голубыми глазами Шартер. Трудно было бы, наверное, не узнать, особенно после всего того, что их связывало. Эльфийка с силой сжала кольнувший бок и отвела голову в сторону:

- Если бы я хотела, ты бы уже была мертва, - огрызнулась Шартер, откашливаясь - сука, она доберётся до этого лысого упыря, это из-за неё вся её дыхалка встала и строевым шагом нахер пошла. Брови её фигурно изогнулись, когда Шартер ядовито плюнула кое-что ещё: - Стареете, госпожа Тайный Канцлер. Хорошо, что я всего лишь шпионка, а не ассасин.

А потом она стянула с себя маску. Она открыла лицо. Впервые со Скайхолда кто-то увидел её лицо. Её уставшие глаза, её откровенно пролегшие под глазами тени, скрывающие в себе всё то, что Шартер успела перенести, грязную кожу, проглядывающиеся сквозь сплошной слой ороговевшего пота веснушки. Шартер смотрела на Лелиану взглядом побитой собаки, худой, побиравшейся по всем отстойникам встречавшихся ей городов, которую пинали ногами, иногда отдавали чёрствый ломоть хлеба, но всё больше - шикали, отводя детей. Никому не нужны были эльфы. Особенно после опустевших эльфинажей. Проваливай к своим! Хрен бы с ними. Шартер не обижалась. На Лелиану тоже не обижалась, а ядовитый тон, все те осколки оставшейся боли, которые Шартер притащила с собой вместе с собой и с отвратительным запахом застоявшегося лошадиного пота - Шартер всё это растопила изогнувшимися вниз губами. Фигурно изломились бледно-рыжие брови.

Она тоже не железная. Железной Шартер была та Шартер, которая тащилась от Скайхолда в Антиву, которая шла лесами, полями и тряслась в трюме рыболовных лодок. Эта Шартер - отчего-то совсем не цельнометаллическая, вот-вот пойдёт большими уродливыми каплями, как подтопленный воск под пляшущим пламенем свечи. Шартер порывисто вздохнула, а потом растёрла лицо двумя руками. Её плечи затряслись - казалось бы, в рыдании, уж явно ни одна эльфийская шпионка ещё не рыдала в палатке Тайного Канцлера. Но на самом деле - Шартер смеялась. Шартер смотрела на Лелиану большими голубыми глазами и смеялась, глубоко и почти так же, как рыдала, навзрыд, а потом - в несколько коротких вздохов набрала воздуха в лёгкие.

"Мне так много нужно тебе рассказать", - должна была сказать Шартер, но вместо этого она склонилась вперёд, подтягивая к себе ноги. Стряхнула с себя капюшон. Золотые волосы уже не казались такими золотыми, а были, совсем наоборот, выцветшими. Это потому что рыжих - все запоминают. Вот и приходилось красить корни мукой. Шартер как следует смахнула лёгкую белоснежную пыль с головы.

- Мы смеялись, что в парике у леди Клодетт уже завелась пара мышей и точно кто-то умер - так сильно от него воняло, и ни один парфюм не мог скрыть этого едкого запаха. Тебе никогда не нравились её туфли, эта её любовь к каблукам-рюмочкам, - Шартер потянулась вбок, могло показаться - за клинком, но вместо этого эльфийские тонкие пальцы пошарили по импровизированному коврику у кровати - надо же, какие орлесианские изыски! - и постучали по нему пластинками грязных ногтей. Шартер причмокнула, следом присвистнула, поманила, снова отвлеклась на Лелиану, когда розовый бархатный носик показался из-под тяжелого одеяла, - А мне она просто не нравилась - больно лицо у неё было злое. Недовольное, будто бы она объелась горькой редиски и запила это кислым вином, и всё это после отвратительного секса с орлесианским пижоном, который умеет языком работать только на дебатах. Сюда иди, дружок...

Отчего-то сделалось очень горько. Очень горько и больно, будто бы грудь ошпарило всей той жизнью из пузыря, который до сих пор Шартер предпочитала хранить нетронутым. Будто бы все воспоминания, которые у неё были, вдруг разом обрели краски, и то, какой напыщенной была эта леди Клодетт, и как Лелиана до сих пор носит эту глуповатую косичку, и как Шартер смотрела на то, как Крествуд из серого и траурного становится солнечным, и как плясали по кончикам пальцев электрические всполохи. Шартер перестала смеяться так же внезапно, как начала, наг тронул мягким носом её сжавшуюся в кулак ладонь. Она должна была быть мёртвой. Мёртвые просто так не восстают, не приходят с той стороны. Щёки жгло злыми слезами - кап-кап, первые несколько солёных капель звонко разбились об её же отражение на клинке. Создатель, быть живой всегда было так больно?

Шартер нашарила клинок и крепко сжала его рукоять. Подумав, она заправила клык в ножны и, равнодушно потянув кончик ремня, расстегнула его - ножи со звоном рухнули на пол. Шартер завозилась с пуговицами, стащила через себя одубевшую от грязи куртку - бесформенным полотняным пятном она растянулась на земле рядом с сумкой. Кажется, когда-то они обе были зелеными, в цветах Инквизиции, но, впитав в себя кровь, пот и грязь, таковыми быть явно перестали. Шартер крепко сжала зубы и звякнула пряжками лёгкого нагрудника, плотной металлической пластины, отправив доспехи туда же. Она вся встряхнулась, как бешеная лисица, растрепавшиеся светло-рыжие волосы, густая россыпь веснушек по плечам, стянула с себя подлатник, и разом сделалась меньше, без этих твёрдых плеч в одежде, без нагрудника и без капюшона. Она снова была рыжей Шартер, с острыми, торчащими ушами, с растрепавшейся корзиночкой на затылке.

Скривив губы, Шартер сдержала очередной позыв зарыдать в голос, и, схватив нага за розовую шкирку, подтянула его к себе на колени, пригладив уши. Смотреть на Лелиану было тяжело. На её плечи будто бы снова опустился груз ответственности, заставивший зло утереть тыльной стороной кисти щёки и выдохнуть:

- Я тебе нага принесла. Из Скайхолда.

Из разрушенного, мёртвого нашего Скайхолда. Скайхолда, который больше не наш.

Шартер оказалась перед Лелианой безоружной, открытой, настоящей, в одной только обмотке на груди сверху - в бледно-серой, которая стиралась стёртыми руками на камнях в ручье. Шартер тоже была серой. Потрепанной. Но живой. Её взгляд живых голубых глаз говорил: "Это я, Лелиана". Я, я, я, Лелиана. Принесла тебе сранного нага из Скайхолда. И складывалось ощущение, что такое лицо невозможно подделать никакой глупой магией крови.

- Я устала, хочу есть и вымыться. Спать на нормальной кровати. Больше всего на свете, Лелиана. Я мечтала о ванной всю дорогу к тебе.

Шартер беспомощно всхлипнула.

- Я всё тебе расскажу. Иди сюда?