— Надо было все-таки по тракту ехать и не вы... Ай, сучий потрох! — Рааг брезгливо поморщился, когда босая нога по щиколотку увязла в топкой липкой жиже, силой выдернул её обратно и сделал безуспешную попытку вытереть об какой-то удачно подвернувшийся лист влажного лопуха. Колокольчик выдала низкое ржание, и эльф готов был дать ухо на отсечение, что ржет скотина непременно над ним и непременно осмысленно. Дорога, которая должна была якобы вывести их быстрой тропкой мимо Монфора прямиком к Гисленским полям, каким-то мистическим образом уперлась максимально неприличным манером в болота Нахашин. К противной мелкой мошкаре, от которой страдали и лошади, и они с Корвином, и от которой уже сил не было отмахиваться и отбрыкиваться, и надоедливому многоголосью жабьего хора добавился внезапно возникший географический кретинизм и какие-то беды с отсчётом времени. Быть может, это было свойственно всем местам, в которых ты находиться не хочешь, но вынужден, но про себя Рааг уже раз сто поставил на болота клеймо места проклятого, мерзкого, во всех, даже самых маленьких отношениях неприятного.

— Налево... Или все таки направо… Черт, кажется вот эту корягу мы уже видели. Почему тут все такое одинаковое?

Он привык ориентироваться почти везде и почти всегда даже с закрытыми глазами, какой-то внутренней чуйкой безошибочно определяя направление. Привык, а потому до такой степени расслабился, что сейчас чувствовал себя ребенком, у которого мало того, что отобрали любимую игрушку, так ещё подожгли её, а после этого злобно помочились на пепелище. Одно хорошо, обувь додумались снять раньше, не приходилось тратить время на вылавливание сапог из цепкой хватки болотистой почвы. Лошадей также решили везти под уздцы, не всегда успешно, но стараясь выбирать более менее сухие и ровные участки пути, но животные все равно нервничали, перенимая скверное настроение хозяев. Очень хотелось на ком-то сорваться, например на приятеле эльфе, но глядя на его измученное лицо (у него самого, наверняка, было такое же — не во что тут было глядеться), приходилось заниматься самоохамлением, вымещая гнев на насекомых, ландшафте, жабах, настолько жирных и здоровых, что, если надуть их через трубочку, как любили баловаться деревенские маленькие мальчики и большие_мальчики_небольшого_ума, полученным мячиком можно было бы здорово играть в лапту.

— Давай притормозим. Я сверху посмотрю.

С высоты картина лучше не стала, но зато дышалось легче. Топь раскинулась во все стороны, казалось, без конца и края. Гадство. До заката надо было как-то выбираться: ночью болота могли превратиться в настоящую смертельную ловушку. Ни он, ни Корвин, не были дураками, чтобы вестись на какие-нибудь болотные огоньки, но, как оказалось, оба сглупили достаточно, чтобы поверить страннику с блаженным лицом, который «точно знал самую короткую дорогу, слушайте и запоминайте, дети леса, повторять дважды не буду…». Рааг припомнил его огромные на выкате глаза, светло-голубые до холодной прозрачности, и мрачно хмыкнул, пообещав себе запомнить урок. Если человек выглядит, как сумасшедший, говорит, как сумасшедший, и пахнет луком так, что в глазах слезится, значит это псих гарантированный с подписью и размашистой рекомендацией внизу записульки от лекаря «оставь надежду всякий повстречавший, оно не лечится, никак и абсолютли». Рааг сложил крылья, дал крутой вираж на северо-запад, позволил потоку воздуха подхватить себя и вынести выше, к спасительной чистой прохладе.

Он даже каркнул от удивления. Деревенька — да ещё какая, благодушно пасторальная, с чистыми домиками и, даже с такой высоты видно, заботливо-высаженными пышными клумбами — словно бы из-под земли появилась. Посреди блядского болота. Да быть такого не может. Ещё скажите, что по дороге к ней на деревьях будут пряники и конфеты висеть, ну точно плод уставшего воображения. Газов болотных надышался. Жаба точно ядовитая была. Говорили ему: не пинай подозрительных созданий голой пяткой, заболеешь и умрешь, минутное удовлетворение от свершенной мести того не стоит. Но нет, деревня была самая обыкновенная. По улицам сновали люди, громко вопили и повизгивали в загонах крутобокие лоснящиеся свиньи, где-то истошно орал одинокий петух-трудоголик. Он спустился пониже, согнал с насеста стайку возбуждённых воробьев (понимал бы птичий язык, наверняка бы уши завяли от обилия ругательств на выходку), и, удостоверившись, что все таки фантазия у него не настолько хорошая и село самое что ни на есть настоящее, поспешил обратно к Корвину. Это не было похоже на выход из топи, но в деревне наверняка можно было переночевать и отдохнуть. Пусть даже и в сарае, им много не надо.

— Угадай, что нашел, — возбужденно воскликнул он, в вспышке света превращаясь ещё не коснувшись земли и почти упав от инерции. — Там деревня! Даже если там людоеды, лучше они, чем сраные комары. Поведешь Колокольчика тоже, я внизу стремительно тупею. Дорогу покажу.

Обратно лететь приходилось низко, буквально перелетая с ветки на ветку, чтобы спутник не потерялся и не отстал. Следуй за говорящим вороном, девочка, и попадёшь прямиком в сказку. Деревня, слава богам, никуда не делась, все так же радовала чистенькими дорожками и затейливо украшенными ленточками заборами.

— Хозяйка! Эй, хозяйка! Где тут можно с ночевой остановиться?

Они тормознули посреди улочки, когда Рааг, перевесившись всем телом через оградку, начал тарабанить костяшками в окно. Никто не отозвался. Только из-за дома вынырнул вдруг хорошенький малец, выпучил страшно глазища да и был таков. Рааг даже задохнулся от возмущения.

— Ну эй, постой! Мы тебя не обидим, сопля. Нам бы переночевать где. Я что, такой страшный? — он обернулся на Корвина с несчастным выражением лица и нервно дернул ушами. — Даже если да, соври, что я прекрасен, как весенний рассвет. Не порть мне магию самообмана, я не переживу такого унижения.

Хаты встречали их молчанием. Нет, деревенька определенно была живая, обустроенная с заботой и любовью, но отчего-то совершенно пустая. То ли по домам все попрятались, то ли чего. Все это пахло очень подозрительно. Подозрительней были только пушистые толстенькие пчелы, с низким гудением кружащиеся над сонно покачивающими влажными и сочными яркими бутонами соцветий. Он уже было подумывал плюнуть на это дело и или дальше двинуть на свой страх и риск, или вломиться к кому-нибудь в сарай, а потом извиниться и похлопать большими глазищами для пущего эффекта, как вдруг Корвин как-то даже довольно кашлянул, ткнул его острым локтем в бок и почти насильно круто развернул влево. Этот дом отличался от остальных, двухэтажный, с покачивающейся над входом цветастой вывеской. Таверна — ещё страньше. Зачем строить таверну в такой глуши? В пристроенном деннике, однако, уже была парочка лошадей, вполне себе вонючих и живых, а из трубы низко клубился дымок.

— Жди здесь.

Осторожно, словно внутри действительно могли быть людоеды, Рааг приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Людоедов не было. Был запах еды, начищенные длинные столы и копошащийся за стойкой грузный плечистый мужик с большими усами. Рааг закрыл дверь и открыл ещё раз. Мужик был всё ещё на месте.

— Заходите или нет? — пробасил он и вроде как улыбнулся. Рааг вроде как улыбнулся в ответ и всунулся внутрь ещё на пол корпуса.

— Нам бы лошадей оставить.

— Сами расседлаете?

— Ага. Спасибо.

И снова захлопнул дверь, может быть слишком громко. Вернулся к Корвину уже почти приплясывая.

— Есть контакт. Вроде даже не людоед. И не эльфоед. Но я честно говоря не спрашивал, давай на всякий случай не есть ничего мясного. Надо Веснушку и Колокольчик пристроить, они заслужили отдых не меньше нас. И ноги наконец помыть бы. У меня грязь, кажется, уже в самых неподходящих для этого местах.

***

— Какими судьбами в наших краях?

— Заблудились.

Тавернщик понимающе кивнул и почти моментально заменил опустевшую кружку с густым сладким медом, которую Рааг опрокинул в себя чуть ли не залпом. В желудке разлилось приятное тепло, жизнь стала веселее и начала мало по малу обретать яркие краски. Уселись прямо за стойкой, болтая в воздухе ногами, почти не страдая от явно не на тонкокостных и маленьких эльфов рассчитанных стульев. Сапоги бросили тут же, надевать их пока не хотелось, чтобы не портить удовольствие от чистоты конечностей.

— Вы не одни такие, — мужик мотнул головой куда-то эльфу за спину, он бегло обернулся, мазнув взглядом, видимо, по владельцам тех самых оставшихся лошадок, и вернул все внимание обратно тавернщику. — Это хорошо, что заблудились.

— А чего хорошего-то? — моментально ощетинился Корвин, но от кружки не отлип, уж больно хорошо пошла.

— Так это, болото кругом, сгинуть можно. Но вы не думайте, деревня у нас хорошая, дружная. Львиный зёв во дворе видели? Аника моя высадила, всем хозяйкам хозяйка, душа моя. А как готовит, как готовит, руку себе сгрызть можно за её бигус...

— Бигус — это славно. Даже очень. И цветочки у вас симпатичные, чудо как хороши, просто прелесть, — сдержанно похвалил Рааг и нервно поёрзал. — И часто... м... блудят? Как мы.

— Да не то что бы. Мы гостям всегда рады, жаль что редкие. Мост починят, и опять ни одного нового лица не будет видать, тоска. Так что вы не стесняйтесь, угощайтесь, пейте, отдыхайте, дело к вечеру уж.

— Мост?

— Мосточек, одно название от того моста. Наутро мы вас вон с теми хорошими господами аккурат к нему и выведем, от него уже будет рукой подать до тропы хоженой. Вам одну кровать или две?

— А можно две? — эльф улыбнулся уже искренне и отставил уже вторую пустую кружку в сторону. — Ну, как гласит великая арлатанская мудрость, раз угощают, отчего бы и не угоститься. И бигус свой тоже неси. Не обижать же хозяйку.