Sigur Rós-Fljótavík

Если ему повезет, силки будут даже не пустые. Если не повезет — и ладно, один он все равно много не съест, а удача сегодня была и без того на его стороне: два крупных тетерева и одна золотистая ржанка, редкий гость в их краях, приятной тяжестью тушек бились о грудь при каждом шаге. Легкий и маленький, Рааг двигался по редкому пролеску почти неслышно, стараясь обходить уж слишком подозрительные на вид сугробы. На медведя вряд ли наткнется, но определенно заманается потом откапываться, а там и заболеть не долго. Он и так уже который день предательски шмыгал сопливым носом и чувствовал, что нет-да нет ближе к вечеру его начинает потряхивать. Лес на подступах к Крествуду был молодой и редковатый, куда там до густых и непролазных древних чащ Бресилиана, но от этой близости Рааг чувствовал себя более менее в своей тарелке. Почти полный колчан стучал по бедру, зимнее утро было спокойным и цепким в своей звенящей тишине, и косые лучи бледного желтого солнца, разрезанные голыми черными ветками, так похожими сейчас на когти, подсвечивали снежок искристым сиянием — в общем и целом, если бы Раага кто-то попросил охарактеризовать счастье, он бы сказал «вот это».

Четыре из пяти силков оказались пустые. Зато в последнем вяло трепыхался тощий и облезлый дикий кролик. Рааг зубами стащил с рук теплые перчатки и, затолкав их за подпоясывающий видавшую дни и получше дубленую курточку на меху кушак, опустился на корточки и вытащил нож.

— Ma serannas, приятель. Надо было бегать быстрее.

Мастер-охотник, к которому Рааг пару лет уж как набился в ученики и приживалы и которого звал не иначе как «дед», дня три или четыре назад по своему обыкновению уехал в Денерим, повидаться с сыном, которого бывшая супружница «шлёндра и распоследняя паскуда» увезла вместе с собой, когда, махнув на прощание платочком, с новым мужиком перебралась в большой город. Каждый год уезжал, оставляя эльфеныша присматривать за сторожкой, не сильно впрочем заботясь о том, что бросает его совсем одного в самый голодный зимний месяц. Но Рааг не жаловался. Рааг был в каком-то смысле даже ему благодарен за такое доверие. В Денериме он бывал, пытался найти своего папашу не помня уже ни его имени, ни лица, закономерно в поисках продолбался, зато твердо понял, что город говно, эльфинажем он брезгует и ловить там нечего. До самой весны, а может быть и до Облачника, если Дед решит задержаться, как было в первый год, он был предоставлен себе самому, и, в целом, неплохо справлялся. Когда Андруил Охотница благоволила ему, он спускался в Крествуд и обменивал добычу на что-то более существенное: яйца, молоко, сыр, крупу или какие-нибудь соленья. Если богиня отказывалась направлять его руку, жрал, что поймает и сумеет приготовить по своему нехитрому разумению. В Крествуде его уже знали неплохо, а потому к «ушастому меняле» относились если не с симпатией, то без негатива и с пониманием. Особенно жаловала его Старуха Бэт: у неё была и корова, и куры, и она вечно пыталась насовать Раагу в корзинку больше, чем он просил, приговаривая, что уж больно он мелкий и тощий, того и гляди загнется и протянет свои цыплячьи лапки, что тогда, мастеру его совсем одному сычом остаться придется? Рааг никогда не отказывался. Он же не идиот. Надо будет зайти к ней сегодня.

Времени ещё было, впрочем, предостаточно. Рааг умыл руки в снегу от крови, приладил кроля за ноги к поясу и, оглядевшись и прислушиваясь, что он действительно в этом лесу один и никто его тут не увидит и не услышит, ну разве что кроме белок, они были то ещё трындло, но что о нем будут сплетничать среди лесного зверья эльф не боялся, прикрыл глаза и, вспоминая те огрызки уроков, что успел получить и которые отзывались в памяти глухой тоской, сплел на пробу простенькое морозное заклятие, потом ещё, и ещё парочку. Огонь он старался не колдовать, хотя эти чары ему давались гораздо проще и естественнее, слишком больно ещё жалили сердце и разум воспоминания о том, что он сделал. Даже в хате нехитрую печушку он разжигал только чтобы приготовить себе поесть или трав каких заварить, а спал, укутавшись по самые кончики ушей в тяжелое старое одеяло. Хотя бы не в сарае как обычно — дед-то в отъезде и за те самые уши его не оттаскает, что пользуется хозяйской лежанкой. Но за эти дни дом все равно успел остыть, так что, если так подумать, насморк был вполне себе закономерным явлением. Но пересилить себя, засыпать под треск пламени Рааг просто не мог. Тогда, должно быть пользуясь его дурным настроем, приходили голоса, а он был совсем не дурак, чтобы провоцировать голодных да жадных. Ему говорили не слушать, и он не слушал. И делал все, чтобы не отсвечивать, не только снаружи, но и внутри.

Сверху шумно захлопали крылья: Рааг замер, недоплетя заклятье, с пальцев сорвались какие-то неловкие искры и смешались со снегом вокруг, задрал голову вверх да так и замер. Этого он не подстрелит. За этим он будет смотреть, как говорила ему та, чье имя он запретил себе называть даже мысленно, до того Флемет его напугала в последнюю их встречу. Морриган, конечно, не знала, но Рааг пытался вернуться к ней. Искренне пытался. Первое место, куда он рванул после совершенного — был юг, от Винтивера дальше в самую чащу, туда, где сонно качает ветвями Дедушка Дуб и ещё дальше, через болото, через кустарник. На Аша'Белланар он выскочил почти случайно, но через какое-то время был уже почти уверен, что она поджидала его, такая, какой он её и запомнил: на вид дряхлая, с острым и неприятным лицом и голосом каркающим, как у старой вороны. Совет убираться куда подальше, потому что никто его тут не ждет, был больше похож на предупредительный выстрел из лука. Только лук был пушкой. И стрелял горящими ядрами. Рааг все равно проторчал по близости где-то с неделю, но Флемет, словно предугадав, каким настырным может быть рыжий бродяжка, умудрялась все эти дни не отходить от дочери ни на шаг. Он только наблюдал за ней издали, так и не осмелившись показаться на глаза, да так и ушел. На вид она была цела и здорова, а значит этим вполне можно было удовлетвориться и разгребать свои проблемы уже самостоятельно. Уже действительно одному.

Если так подумать, то, что тринадцатилетний пацан умудрился проскакать по Ферелдену, не помереть и не попасться ни бдительным залетным храмовникам, ни параноидальным мимокрокодилам, с которыми приходилось нет да нет иметь дело, и даже неплохо в итоге пристроиться, было большой удачей и не иначе как благословением. Несмотря ни на что, боги его все еще немного любили.

Ворон раскидывал крылья — и Рааг вторил ему руками. Ворон поворачивал голову торопливым и точным движением — и он повторял за ним в точности. Так провел еще четверть часа, пока птице не наскучила его компания. Вот теперь действительно можно было возвращаться в хату. Домом он её все еще не называл. Бездомный — это не стиль жизни, а состояние души, в конце концов.

Сторожка встретила его негостеприимным стылым воздухом, но внутри все равно было лучше, чем снаружи. Пыжась от натуги, Рааг подкатил ко входу колоду для колки дров, уселся на неё и принялся деловито общипывать птицу, предварительно изловчившись и подвесив за торчащую над окном балку (что она вообще там делала, конечно, вопрос, но Дед, кажется, собирал дом по своему разумению и вкусу, на то он был и охотником, а не плотником) кроля, чтобы кровь стекала. Ржанку Бэт оттащит так, в перьях. Красивая птица любо дорого смотреть, может и перья для чего приладит. Эльф все таки отщипнул одно, на свой взгляд самое красивое, из крыла и пристроил в загиб постоянно сползающей на глаза меховой шапки. Надо будет потом ещё и снег почистить. Валил всю ночь, так что засыпало по самые окна, что мог, разгреб ещё утром, но было некогда. Но сначала в Крествуд. И как закончит, надо будет корзину из сарая забрать, лук он предпочитал держать в доме рядом с собой, чтобы не дай боги не отсырел и не пришел в негодность.

В сарае было темно и зябко, в щели немилосердно поддувало — мальчик рыбкой нырнул внутрь, сверкнув огромными своими глазищами, за эту его присущую только эльфам особенность Дед завсегда ворчал, что надо было звать его не «Перепелкой», а «Котом драным», ну или на крайний случай каким-нибудь «Мурзиком-мурлыкой», и, ухватив корзинку, уже было засобирался на выход, как вдруг словно услышал какое-то шуршание. Мыши что ли? Понять можно, холодрыга такая, но если проберутся в погреб под домом — жди беды, надо будет проверить потом, не нагрызли ли новых щелей, маленькие засранцы. Повел ухом, шумно шмыгнул носом, оборачиваясь на пятках, и замер.

На Раага смотрел какой-то незнакомый мужик. Рааг смотрел на мужика в ответ, кажется, даже, забыв дышать, только лопнул, раздувшись у крыла носа, знатный пузырь сопли.

Главное не начать вопить, все равно вокруг никого, никто не услышит. «Ну вот и все, — подумалось ему, — тюкнет меня сейчас по маковке и прости прощай, жизнь молодая. А мне ведь даже немного нравилось». Он медленно попятился спиной к выходу, да так и дал стрекача, шустро захлопывая за собой тяжелую дверь и прилаживая щеколду. Кто это к демонам такой? Бандюга? Стараясь не слушать, он споро подпер дверь ещё и лопатой, а после — прикатил ко входу ту самую колоду, для верности. Ну все, не денется никуда. Дед может и не плотник, но колотил строения на совесть. Может сдохнет там, будет другом, неделю через другую, а он потом оттащит труп в лес, где его кто-нибудь с превеликим удовольствием сожрет? Звучало как план.

В Крествуд он несся так, словно за ним гнались волки.

— Случилось чего? Ты чего такой взмыленный? — поинтересовалась Бэт, деловито укладывая большие круглые яйца поверх сыра и пристроенной снизу крынки жирного молока. Рааг сглотнул, открыл уже было рот, да так и закрыл. Сам не понял почему. В такой ситуации самым логичным было бы неизвестного мужика сдать со всеми потрохами, а там уж пусть крествудцы разбираются, кто он и что он, но слова застряли в горле и забулькали.

— Хворь что ли схватил?

— Угу.

— Вот ты, Перепелка, дубина стоеросовая, а ведь уже сколько тебе, четырнадцать? По вам остроухим и не скажешь, сколько вы землю топчите. Я тебе еще чеснока тогда положу, он у меня злой, сразу из тебя всю гадость вышибет.

Рааг только поспешно закивал и забормотал слова благодарности. Хорошая она была, эта старуха. Добрая. А несмотря на скверный и склочный, в целом, характер, Рааг умел ценить доброту и старался сохранять доброе к себе отношение, как бы и не подмывало иногда злобно оскалиться: «А сама-то, лицо как жопа куриная, сдались тебе мои уши, карга». Обратно шел наоборот медленно, зажевывая на ходу пресловутый чеснок и чувствуя, как из глаз текут слезы. Ох, не соврала бабка, злой. Домой он не торопился.

Вот в самом деле, надо было сдать. И что теперь с ним делать? Застыв у сарая на какое-то время, решил, что ничего, и думать про него забудет. Как и решил сперва, пусть и сдыхает там, проветрит потом и дело с концом. Нет ему дела до незнакомых мужиков. А сейчас, можно было наконец заняться едой, в желудке невыносимо громко и требовательно урчало.

Дело близилось к вечеру, а мужик все не отпускал, зудел и зудел в голове неприятной щекоткой. Кажется, это звалось совестью. Рааг называл это предусмотрительностью. Ну и может быть на самую капельку сочувствием. И на ещё меньшую — любопытством. Он нервно ходил из угла в угол, выскакивал на улицу, но на полпути к сараю разворачивался и стрелой влетал обратно в дом. Страшно. Очень страшно. Но и от хорошей жизни по сараям в жопе мира не прячутся, сам был таков, знаем, плавали. Наконец, взяв для подстраховки лук, он решительно направился к пристройке. «Мужик мужиком, но я сначала выясню, кто он и что он, а уж когда убежусь, что говнюк, вот тогда опять запру и пусть сдыхает», — так он решил.

Откатил сруб, убрал лопату. Помедлил. Наконец, осторожно отодвинул щеколду. Внутри было тихо. Рааг шумно выдохнул и решительно потянул дверь на себя, почти сразу вскидывая лук. Был какой-то плюс, все таки, в том, чтобы эльфом быть. Даже в сумерках и в полумраке сарая видел он достаточно хорошо, чтобы целиться наверняка.

Мужик был все еще на месте. Рааг не знал, радоваться ему этому факту или огорчаться.

— Без глупостей, не то стрелу в глаз пущу. Кто ты такой и что тут забыл?

Отредактировано Рааг (2022-12-13 04:55:48)

В каком это смысле, вот так просто — «привет»?

Рааг даже немного растерялся от такой неуместной беззаботности, рука чуть дрогнула, и ему пришлось сильнее сжать лук. Перчатки он благополучно забыл, и пальцы почти моментально начали дубеть. Ехидный внутренний голос, кажется, это все ещё была совесть, напомнил, что он оставил незнакомого... нет, уже почти знакомого, он ведь теперь знал его имя, этого Андерса наедине с морозом. Мальчик поморщился от досады на самого себя. Нет, шемам нельзя было доверять, он сделал то, что было необходимо. Однако чем дольше он смотрел на Андерса, тем больше опаску вытесняло искреннее недоумение.

Какой-то он был странный. Дело ли было в том, что он жевал сырую луковицу (надо заметить чужую! какая наглость!), то ли в общем и по большому счету дружелюбном настрое — Рааг все ещё допускал возможность, что тот просто пытается его надурить, он бы сам так и поступил: стал бы строить хорошую мину при плохой игре — то ли в странной одежде. Как бы там ни было, мужик в платье, жующий сырую луковицу в сарае на отшибе не ассоциировался с опасным преступником. Скорее уж с сумасшедшим. Сумасшедшие, однако, тоже имели право где-то прятаться.

Рааг начал судорожно вспоминать, не видел ли Андерса раньше в Крествуде — такая история хотя бы поддалась бы элементарной логике. В платье можно было бы удирать от какой-нибудь бабёнки, нацепив на себя первое, что попалось под руку, особенно если удирать от бабёнкиного хахаля, если он заявился в самый неподходящий момент. Но лицо было ему не знакомо, а Крествуд был маленьким, пусть и являлся важным торговым пунктом, все друг друга знали и, как тоже часто бывает, состояли друг с другом в путанных родственных связях. Значит не местный. Откуда он тут вообще тогда нарисовался, такой непосредственный?

— Ты что, самый умный? Может и сказал, просто первый сюда пришел, проследить, что ты не удрал, — моментально ощетинился он и почти сразу же прикусил себе язык. Идиотина. Надо было говорить, что непременно позвал, но тогда... Нет, ситуация получалась патовая. Никто не придет, он тут один совсем, и по дурости своей решил залезть головой Ужасному Волку в пасть. Совесть заметила, что на волка шем не совсем похож. Похож на кого-то, кому нужна помощь, и положение у него достаточно скверное, чтобы не топать в город. Видимо и денег нет, иначе спустился бы в Крествуд, там был славный (на вкус шемов, естественно) постоялый двор, всяко лучше сарая.

Нет, этими сомнениями он только загоняет себя в болото паники, и делу это совсем не помогает. Деревенеющие руки никак не помогали тоже. Может быть он просто не сильно-то и хотел стрелять, но в этом мальчик не признался бы себе и под пытками. Может быть шем и врал, но он все ещё не нападал.

Позовешь его в дом — нападет, когда ты уснешь. Все они одинаковые.

Все да не все. Старуха вот, конечно, за языком не следит, но в целом так и ничего бабка. Дед тоже был нормальным, строгим, но справедливым, не прогнал Раага, когда тому требовалась помощь и он точно так же забился в его сарай, который позже и облюбовал и в который как в гнездо тащил все, что плохо лежит.

Но кроме всего этого и прежде всего, Рааг понимал, что к чьей-то смерти на своей совести он был не готов. Одна уже была, приходила в кошмарах, напоминала о себе настойчиво и неумолимо. Он просто не сможет, как бы ни было страшно, иначе потом придется и ему отсюда уйти — когда вернется дед, жить в сарае, в котором кто-то умер по твоей вине было бы невыносимо. Глядя на Андерса, Рааг хорошо представлял, как тот беспокойным призраком злобно хихикал бы у него за плечом, приговаривая, что не так уж он был и плох, а теперь из исключительной вредности никуда не уйдет. Не уж, лучше было рискнуть, а потом пусть валит на все четыре стороны, как и обещал. Хватит с него призраков.

— Перепелка, — наконец буркнул Рааг, снимая стрелу с тетивы и заталкивая её обратно к остальным. Ладони вспотели и мелко дрожали. Все равно бы уже не попал, а так — он ещё достаточно близко к выходу, чтобы в случае чего повторить финт с позорным бегством. Шумно шмыгнул носом и нелепо тряхнул головой — шапка, явно большая, сползла на глаза, а он уж с Андерса глаз спускать никак не хотел. — Здесь все так зовут, ты тоже можешь. Andaran atish’an, Андерс. Ты выглядишь... странно. Почему ты в платье? Все лекари так ходят? И без шубы совсем, совсем дурак?

Справедливости ради, лекарей он видел в своей жизни раз два и обчелся, и все как один были с приветом, или помешанные на своих склянках, или пропахшие спиртом. Человеческие по крайней мере. Как было до людей он не помнил, за семь лет лица и образы смазались в памяти, остались только неясные обрывки: скрип аравелей, всхрапывание галл, почти позабытые голоса и лица. Он бы соврал, если бы сказал, что скучает — в конце концов, со слов матери, это они их выгнали. Испугались его проклятья, но были слишком гордыми, чтобы сплавить порченного мальчишку в Спицу — так мать называла башню, что угрожающе возвышалась над Каленхадом. Как там она звалась на самом деле Рааг не знал, хорошо только запомнил, что это тюрьма для таких как он, что рыцари там отбирают магию. Храмовников он тоже помнил даже слишком хорошо. И как Флемет магией своей смяла их, как тряпичных кукол, только влажно и громко хрустели под облачением кости. Спица была не так далеко, и если взобраться ласочкой на дерево повыше да на холме, её можно было даже разглядеть — страшное место, и страшно он рисковал, засев так близко к ней. В тюрьму Рааг не хотел совсем. Хотел быть достойным девочки, дружбу с которой он феерически просрал. Свободным. Пусть неумелым, но свободным.

Поэтому Рааг продолжил с завидным упрямством загонять гвозди в крышку собственного гроба. Морриган не была трусихой, и он тоже не будет. Пусть, может быть, и глупил сейчас ужаснейшим образом.

— Некому тут болеть. Старуха уже заставила чеснок сожрать, она тоже ученая, пускай и не из этих... в платьях. Есть хочешь? Если да, давай на выход, и что бы без фокусов. Я за тобой слежу.

Получилось, конечно, не очень грозно, но он на всякий случай все равно насупился и расфыркался, пытаясь почти неестественно казаться больше и выше, чем он есть на самом деле. На фоне шемов это никогда особо, конечно, не работало, Андерс был с точки зрения мальчика тем ещё дылдой. Но пусть дылды не обольщаются. Мы и сами с ушами, рост пускай и маленький, зато юркости не занимать. Рааг кивком головы пропустил мужчину — в близи он казался моложе, но все равно взрослым — вперед, буркнул, мол иди, а я за тобой, прямо и направо, и шевели своими граблями, сил уж нет на этом морозе колеть из-за тебя, запер понадежнее дверь, на всякий случай, второго такого шема он просто не переживет, а мало ли — может он не знал, а у деда в сарае негласно открылся перевалочный пункт для  подозрительных любителей податься в бега в женских шмотках? — и засеменил следом. На всякий случай не забывая громко и шумно топать, что с его комплекцией было тяжеловато. А пусть знает, с кем связался. И не обольщается.

В хате было темно, только слабо тлели в печке угли, оставшиеся с ужина. Оплывшие свечи, оставшиеся после деда, сиротливо и одиноко желтели на столе не зажженные. Рааг запер тяжелую дверь на засов, перемялся с ноги на ногу, прикидывая, как бы так развернуться, чтобы не оставлять Андерса у себя за спиной, наконец стянул шапку, закидывая её на крюк у входа, и освободив руки, принялся хозяйничать. Без верхней одежды было бы холодно, так что остался в накинутой курточке — она и так болталась на нем, как на жерди, но лучше уж так.

— Добро пожаловать и все такое. Кровать одна. Одеяло не дам, облезешь.

Выглядело все, должно быть, так, словно и сам Рааг был в этом доме случайным гостем, до того сторожка выглядела неуютно и плохо обжито — маленькая, тесная, с густыми тенями и изумительным кружевом паутины под низким даже на вкус Раага потолком. Не то, чтобы ему было до этого дело, честно сказать — привыкнув перебиваться где придется он так и не понял, в чем заключается обыденное волшебство уюта. Но печь была вычещена — это он запомнил, это было практично — на полу дед раскинул шкуры, чтобы не дуло, одна из них вполне могла сойти за лежанку, достаточно неудобную, чтобы Рааг спал чутко и взбреди Андерсу в голову что-нибудь выкинуть, он сразу проснется. Тарелки он тоже за собой мыл. Иногда. Сегодня был не тот случай.

Прямо посреди комнаты теснился ладно-сбитый, пусть и не самый изящный стол, да несколько стульев — это всегда казалось Раагу очень сентиментальным в деде. Эльфенка тот никогда за стол к себе не звал, но все равно, даже живя столько лет в одиночестве, словно ещё продолжал кого-то ждать, тех, кто уже не вернется и к кому он каждый год сбегал, как послушная старая псина. По той же, быть может, причине, в самом углу было что-то похожее на шкаф, где ютились книги, которые некому было читать. Когда деда не было, Раагу нравилось не спрашивая разрешения тягать их. Читать он не умел, мать как-то не озаботилась этим совсем, но разглядывать картинки ему нравилось, яркие, рассказывающие о жизни, которой у него никогда не было.

— Остался кролик, я сегодня поймал, сыра немного, правда без хлеба совсем, — принялся перечислять он, заламывая пальцы. — Ещё яйца. Сырые. Но шемы же тоже не едят сырые яйца, да? Так вот, яйца, и молоко ещё осталось. Его бы нагреть, ты долго сидел в холоде.

Некстати Рааг снова почувствовал себя виноватым, уши моментально прижались к голове. Он поспешил завозиться с котелком у печурки, выгребая со дна остатки в свою же тарелку, и бросил через плечо:

— Извиняться не буду, неча было влезать. Тебе повезло, что деда нет. Он бы тебя пристрелил. Меня тоже пытался, но я... — он запнулся, силясь не чихнуть, сморщил нос. — Ай, чтоб его... И чтобы ты знал, я тебя не боюсь. — Конечно, когда так говорят, подписываются под тем, что на самом деле побаиваются. Потом, помедлив, добавил. — Никто не знает, что ты тут. Мне лишнее внимание не нужно. Шемы и так подозрительные, не хочу, чтобы ты все испортил.

Молоко, так и не тронутое до этого, покрылось жирной маслянистой пленкой. Рааг деловито макнул палец и опустил его в рот — мало ли, кислое подсунули — вздохнул — ледяное — и подозрительно и нервно зыркнул на гостя. Не было бы Андерса тут, он бы посуду просто в руках разогрел. С незнакомцем в доме так рисковать он не мог, по крайней мере в открытую. Если отвлечь, можно было бы и попытаться.

— Там это, возле лежанки сундук, поищи себе пока чего. Временно. Дед тоже дылда, как ты, может чего придется в пору, куртка лишняя точно была. Старик не узнает, а ты хоть перестанешь глаза мозолить.

Он подцепил кочергу, разгреб угли в горниле, ткнул пальцем в остатки ужина — терпимо, и так пусть ест — и пристроил внутри только крынку. Обернулся на Андерса снова, и обхватил посуду руками. Надо совсем немного. Так мало, что никто и не заметит даже, пусть у самого нервный пот катился по спине, но, убеждал себя мальчик, это другое. Не огонь даже, так, иллюзия огня, волна тепла. Досчитай до десяти и отпускай. Простая и понятная сделка с совестью. Остальное угли закончат и за него, но теперь не придётся до посинения ждать, когда прогреется ёмкость.

Отредактировано Рааг (2022-12-18 08:15:06)

Сейчас, когда Андерс копошился у него за спиной, а ладони приятно и ласково покалывало теплом, у Раага появилось полминуты подумать, что он услышал и что ему с этим делать. «Ты никогда не видел мага Круга? Из вон той здоровенной штуки, что торчит посреди вашего озера?», — во рту пересохло, словно он речного песка наелся. И ещё сквозь труднообъяснимое для себя волнение Рааг почувствовал что-то похожее на недоумение: почему «круг»-то, если Спица ничерта не круглая? У Андерса он это, конечно, не спросил, хотя подмывало страшно — сказывалось ли волнение, как-то совершенно ни к месту проклюнувшаяся робость, желание спросить все и сразу? Почему-то эльф, всей своей сутью стремившийся к кому-то подобному себе самому, оказавшись с другим магом в одной комнате совершенно оторопел и не мог найти подходящих слов, что бы как-то... Что именно он собирался, мальчик тоже для себя формулировал с трудом. Что точно не собирался — звать шемов, разодетых в один большой металлический бубен с мечом наперевес. Как он и сказал, лишнее внимание ему было ни к чему, даже совсем наоборот. Зато для самого себя нашлась простая и прозрачная причина ничего дурного Андерсу не делать, рационализация спонтанной помощи, крепкий поводок для собственных нервов. Тревога, разумеется, все ещё щерилась и исходилась пенной слюной старых страхов: лжет, а если не лжет, рядом с ним опасно, придут за ним — придут за тобой, выгони его, выгони.

Рааг мелко и рвано выдохнул, силой задавив желание залезть прямо в печку, чтобы отпала необходимость давать самому себе ответы на сложные вопросы и чуть полуобернулся, выхватывая светлые волосы Андерса в полумраке. Болтал шем много. Очень много. Рааг никак не мог взять в толк, потому что просто был с языком без костей, или пытался зубы заговорить. «Я боюсь тебя, и всех остальных, кто может сдать меня храмовникам, еще больше». А уж он то как боялся — умещалось в емкое липкое от пота «пиздец как страшно».

— За местного вряд ли, тут все друг друга знают, — отозвался он скорее машинально; обнадеживать Андерса было бы жестоко, так что Рааг неопределённо повел плечом, и почти как-то даже извиняюще скривил губы в чем-то отдаленно напоминающем улыбку. — Но это лучше, чем... ночнушка. Пару минут, ещё стылое.

Он нахмурился — «инга»-что? (кажется, он даже ляпнул это вслух) ничего не понятно — ухо дернулось нервно, как у кота, вздохнул, прямо в мягких своих теплых сапожках вскарабкался на печь мимо как-то уж совсем по-хозяйски раскиданных вещей (толку от этого, правда, печка была еле теплая, а редкая растопка никак не помогала ей прогреться как следует) и полез за затейливую лоскутную занавеску, скрывшись за ней по пояс.

Говорит мудрено — значит много знает? В «спице» учат? — но если учат, почему сбежал? А если он попросит, сможет ли... Нет, дурная идея. Это уже похоже на одолжение, а за одолжения приходится платить. Но если...

А ещё, что было немаловажно: если сбежал (потому что прятался), и если и правда боится, то почему рассказывает от этом так легко?

— А роз букет тебе не достать? Ты не стесняйся, — беззлобно огрызнулся эльф, придирчиво перебирая пальцами пучки. Нашлось и то, и другое, за подготовку растений Рааг отвечал сам и разбирался в этом, не смотря на возраст, всяко лучше Деда. Чеснока, разумеется, не было, то что дала Бет он сжевал ещё по пути из Крествуда, но на всякий случай запомнил про кролика. Можно будет в другой раз похлопать своими огромными глазищами (они у теток всех мастей вызывали вздохи разной степени умилительности) и выпросить ещё. Пользуясь тем, что сейчас его видно не было, и от этого себя чувствуя чуть более защищённым (ну ещё может потому, что Андерс сам с охотой болтал, а если дают ответы — от чего же и не спросить?), торопливо и живо заговорил. — А почему в «спице», в смысле этом твоём круге, носят бабкин шмот?

Он осекся, и поправил себя, не очень, конечно, исправив ситуацию, отсутствие толкового образования было чуть ли не на лбу у него написано.

— Одёжу, era seranna-ma. Ма... Мне говорили, там что-то вроде тюрьмы для...

«Для таких как ты — проклятых ублюдков, верни мне моего сына, чудовище».

—... магов. Таких как ты я не встречал. Это что-то вроде наказания — донашивать за старухами? И... гулять?

Прозвучало на какой-то вопросительной интонации. Для мальчика, который большую часть своей жизни прожил в лесу и у которого не было своего дома, концепция «гуляния» была не сильно понятна. Он слез, почти скатился вниз, шлепнул перед Андерсом пучки трав и засуетился, стаскивая к столу все, что теоретически можно было съесть. Где-то внутри укололо, что шем, особенно такой длинный, наверняка лупит будь здоров, за ушами небось трещит, и то, чего Раагу хватило бы на несколько дней, наверное, быстро закончится. Ну и ладно. Боги не поощряли жадность, а Силейз благоволила тем, кто разделял дружественный очаг с нуждающимся.

Таких как ты, я не встречал.

Ты умеешь хранить секреты, Андерс?

— Я сюда ногами пришел. Ты, думаю, тоже не на собаках, — мимоходом принялся отвечать он на уже заданные вопросы, которые стоически до этого времени игнорировал, не зная, как к ним подступиться. Андерс вряд ли хотел, но многие, если не все из них, звучали как плеть ошибок и грехом, наотмашь прилетающая Раагу по спине. — А Перепелкой назвали, потому что рожа рябая. И маленький, ну как для шемов. Перепелки такие же — маленькие и рябые. Имя как имя. Не хуже других. 

«Как ты оказался тут совсем один?»  — «А действительно, как?», — ехидно отвечал внутренний голос.

— А до этого... — он вдруг прижал уши к голове, щеки его пошли пятнами (больше какими-то синюшными в полумраке) и раздражённо, как-то даже сварливо бухнул на стол миску с яйцами (зачем-то он их тоже потащил, Андерс же сказал нести все, а эльф был слишком увлечен своими переживаниями, чтобы анализировать просьбы), одно покатилось, задержалось на краю и смачно шлепнулось на пол. — А, тч, seth'lin! Я не плоскоухий, если ты об этом, shemlen, и в этом дерьме, что они зовут эльфинажем, не жил и жить не буду! Это хуже тюрьмы, там ужасно, и... — он прикусил щеку изнутри, прикрыл глаза, заставляя себя медленно выдохнуть, и снова шумно шмыгнул носом. — Ладно, плевать. Это совсем не важно. Теперь тут живу как картофельная моль: сижу тихо, в глаза не бросаюсь, рубаю картоху. Кстати...

Увести разговор на что-то более жевательно-прикладное было очень кстати. Но прежде, чем нырять в погреб, Рааг придирчиво потрогал крынку, шикнул и подул на кончики пальцев — что надо — и откатав рукава куртки, слишком длинной для него, обхватил посудину двумя руками.

— Не стал бы я в тебя стрелять, ещё стрелы тратить, — сбивчиво заворчал он, надеясь, что Андерс не сильно расслышит его. — И сдавать тоже никому не буду, здесь... безопасно. Наверное. По крайней мере, мне так кажется. Я видел этих, в доспехах, раз или два, но не здесь. — Он моргнул, на мгновение уходя в себя, потом снова дернул плечами, почти раздраженно, и как бы между прочим добавил. — Было даже весело, от них убегать. А потом Asha'belannar убила их всех. Не знал, что эту жестянку можно раздавить легко, как яйцо.

Он посмотрел Андерсу прямо в лицо, балансируя на зыбкой границе ледяного спокойствия и липкого обжигающего ужаса — ты умеешь хранить секреты, Андерс? — сглотнул — уши его нервно то поднимались, то опускались, выдавая эмоции слишком явно.

— Мне говорили, что они могут... не знаю, как правильно. Красть магию? Это правда? И вообще, с чего я должен тебе верить? Докажи. Что-нибудь, я не знаю. Что-нибудь!

Ты умеешь хранить секреты, Андерс?

Глаза широко распахнулись, прозрачно-звездные. Во рту стало ещё суше.

Но теперь уже не от страха.

— У меня... — и все ещё глядя ему в глаза неотрывно, эльф осторожно поставил крынку на стол, освобождая руки, повел пальцами — веселой щекоткой затрещали на них искры энергии. Не доверяй человеку!— отмахнулся от мысли, слишком взбудораженный тем, что впервые за долгое время рядом оказался кто-то, кто может понять. — Всё из-за этого наперекосяк. Но больше у меня ничего нет. Уже... С тех пор как оно все... Лишний я в общем. Мне так сказали. Но у меня есть только это. Там... В «круге» так плохо? Никогда там не был. Почему ты ушел?

Отредактировано Рааг (2023-01-06 23:00:27)

Андерс хозяйничал и не стеснялся — Рааг, взбудораженный знакомством и новой информацией, был как-то даже совсем не против. Восторг, какие-то смутные надежды и панический ужас превращались в липкое жидкое тесто, в котором разум вяз, проваливался, и чем назойливее метались мысли, тем больше усиливалось ощущение тяжести.

— Да, хлеб был, — эхом отозвался он, слабо мазнул взглядом по комнате, ища корзинку и, быть может, что-то хотя бы отдалённо напоминающее кружки с претензией на чистоту. Хлеб нашелся — а кружка была всего одна, с ощутимой трещиной на пузатом глиняном боку. Он почти не глядя плюхнул её перед Андерсом, вернулся уже с ножом и, все ещё больше погруженный в мысли, принялся деловито отхватывать щедрые куски булки. 

Факт первый заключался в том, что тюрьма - не тюрьма, а сбежать из Спицы можно, если хорошо плаваешь. Факт один со звездочкой говорил о том, что захочешь жить — поплывешь как миленький, даже если совсем не умеешь, талант выгребать обязан быть всесторонним, чтобы претендовать на хотя бы мало мальскую пригодность.

Факт второй, гораздо более тревожный, заползающий под одежду ледяными пальцами и впивающийся острыми ногтями в ребра упаковывался в неприятное, скрипящее тупым скребком по стеклу слово «способы», которые «есть». Это нервировало. И заставляло неволей задуматься, так ли неправа была мать, что они постоянно перемещались с места на место, как будто верные псы Андруил взяли их след и вся жизнь — не жизнь, а сплошной Дикий гон. Мальчишка тревожно застучал по столу пальцами, прикидывая возможности и потенциальные риски.

«Хочешь, я помогу тебе?»

Сам Рааг справедливо считал, что помощь в четырех стенах хаты нужна совсем не ему, он для своего возраста и так неплохо справлялся; злобный кусачий хорек внутри поддакнул, что единственная помощь от Андерса, которая реально имела какой-то вес в ближайшей перспективе — если бы он убрался куда подальше и как можно скорее, забыл сюда дорогу, а для верности ещё где-нибудь бы издох, чтобы нигде в разговорах ни имя, ни место, ничего, что принадлежало юному эльфу пусть бы и на пол шишечки не всплыло, не стало во тьме следами, которые выведут на него неутомимых охотников Церкви.

— Я похож на кого-то, кому нужна помощь? — гость в доме не заслуживал этой атаки, но правда, которую знал Рааг, была такова, но всегда и наверняка нападать нужно было первым, а там уже дальше можно и разбираться, так что он огрызнулся почти на одних только рефлексах. Поджал губы и задержал на Андерсе взгляд тяжелый и выжидающий. Любопытство и голод до новых знаний вступили внутри в неравную схватку с рациональностью и привычкой ставить на первый план свою безопасность и, что уж там, выживание. К своему неудовольствию, Рааг уже заранее знал, какая из этих собак победит. — Я подумаю. Шемы никогда ничего не делают просто так, что я буду за это должен?

Мальчик сцепил руки в замок перед собой, словно защищаясь, на лице у него застыло какое-то странное выражение недоверия пополам с глухим и мрачным отчаянием к собственному положению.

— И только не надо ля-ля, что делаешь это просто потому что страшненько добрый. Я знаю, что мне делать и сейчас, и дальше, — ложь, наглая ложь самому себе. — И что поводов для гордости тут нет — тоже. Нихрена ты не знаешь.

Он запнулся и прикрыл глаза, чувствуя, как теряет внутреннее равновесие и только страшным усилием воли заставляя себя прикусить язык. Ничего он не знал и не узнает, это в себе Рааг похоронил живяком и не позволит Андерсу раскапывать эти трупы, да и сам в руки лопату не возьмет. Грехи и ошибки — ничего человек не знал об этом. И как поступают со всякими страшными тайнами, которые хочется кому-то рассказать до оглушительного хруста в собственных костях, Рааг сам себе поклялся, что будет молчать до смерти. До чьей конкретно справедливо предпочел не конкретизировать.

— До вашего Создателя мне дела нет, — наконец выдохнул он, прекращая отсчитывать про себя и открывая глаза, благополучно болезненно сухие и дергая плечом. — А мои боги улыбаются мне, значит ещё не все так плохо. А если плохо — то и тогда плевать, не сильно то они мне помогли. Era seranna-ma, Andruil, Sylaise. Кроме вас. Ma serannas, — поспешно оговорился он, испуганный тем, как внезапно и без предупреждения выстрелила в печи треском тлеющая головешка. — И гневаются тоже своевременно. Долиец, я... уже нет, — Рааг выдохнул, окончательно сдуваясь и принимаясь нервно крошить кусок хлеба в пальцах. — Я — никто уже пол жизни, никем планирую и остаться, иначе сойду с ума. И давай закончим на этом. Хватает мне обвинителей, которых я не вижу, чтобы ещё перед тобой тут душу выворачивать. У меня все отлично. Просто замечательно. И устраивает более чем полностью.

Молоко он выдул из кружки почти залпом, понадеявшись, что поставил её на стол достаточно ультимативно. Голову надо было прочистить. Рааг легко поднялся на ноги, натянул на голову шапку и уже в дверях обернулся.

— Свечи не зажигать, печь не топить. Короче жри и ложись спать, утро мудрее ночи. А там уж поговорим: про эти твои Истязания, лириум и способы. А я расскажу тебе про валласлин и истинных богов. Может быть. — На мгновение он замялся, и уже отвернувшись, добавил. — И про Asha'belannar, если захочешь. Вы зовёте её по другому. Флемет — ведьма из Диких земель, кажется.

Да так, не оборачиваясь, выскочил в ночь.

Далеко не ушел — умылся снегом и плюхнулся задницей на поленницу, поджимая под себя ноги, чувствуя, как безжалостно холод кусает за щеки. Ему и правда надо было подумать. Больше всего злило, что сам для себя Рааг уже заранее согласился на предложение и планировал вытянуть из Андерса все, что он может дать ему. Вопрос про храмовников и то, сколько у них на самом деле было времени, оставался открытым. Впервые в жизни эльф пожалел, что Дед не держал у себя собаки — если рыцари прямо сейчас шли по следу Андерса, может быть, заявятся даже под утро, ему бы не помешал помощник, предупредивший о незванных гостях. Очередных.

Seth'lin!

«Маги должны помогать друг другу», — это была новая для него мысль, пока ещё не знакомая. Тропа, на которой притаилось множество хитроумных ловушек из других условностей, с которыми приходилось считаться. Эльфы тоже вроде как должны были помогать друг другу. Но ни один встреченный долийский клан Раагу и его матери не помог. В эльфинаже тоже посмотрели на пацаненка скептически, сказали, что милости, разумеется, просим, но ты учти, что тут и без тебя голодных ртов достаточно, милый. С другими магами он и вовсе не сталкивался. Или сталкивался, но они не смогли распознать друг друга, слишком привычные прятать суть и силу, дабы не будить лиха. С этой мыслью он просидел на улице, пока, кажется, от холода не начал забывать собственное имя, с этой же мыслью половину ночи просидел на страже, свернувшись калачиком на кровати, которую Андерс великодушно проигнорировал, и сверля спину шема взглядом.

Он сказал, что ему надо научиться защищаться. Это было странное предположение, как для человека, который позволил запереть себя в сарае. Ещё более странное — для человека, который бежал из Круга. По мнению Раага, если ты попался — значит защищался ты откровенно хреново. У него с этим было неплохо. Нескольким шемским мальчишкам он разбил нос, парадоксально получив этим бонусные очки к уважению, да так, что они даже поверили в байку, что если спрыгнут с высокого дерева с ближайшем пролеске у них обязательно вырастут длинные уши. В юном возрасте дети ещё не очень понимали, что это скорее минус, чем плюс, и явное отличие Перепелки в купе с грызливым характером и статусом Дедова-любимца, которого в Крествуде побаивались и считали страшноватым отшельником, сразу выносило Раага волной на почетный статус если не «крутого парня», то по крайней мере не «чумного дохляка». Если же Андерс имел в виду что-то более... оторванное от реальности, то и тут Раагу не сильно нужна была его помощь. Он умел слушать и выполнять указания в точности, как бы тяжело ему не было.

Ему сказали никому не верить — он никому и не верил, ни с этой, ни с другой стороны. Жизнь в бесконечном ожидании удара была мучительна, но все же уже вошла в свою привычную параноидальную колею.

Под утро сон все таки сморил его, недолгий и тревожный, и когда солнце облизало его через мутное оконце, проснулся мальчик разбитым и ещё более взвинченным, чем накануне.

Эти рыцари, которые садят в Круг, могут быть не далеко, с этой мыслью он провалился в Тень и с этой же мыслью его выбросило из сна, как рыбу на берег. Несколько тревожных часов ему снился лязг доспехов и хруст костей, когда они сплющивались под воздействием чужой магии, и лицо Флемет, но не в тот момент, а позже, когда она гнала его прочь от своего дома, как приблудившегося волчонка.

Андерс ещё спал — или нет, но Рааг не стал проверять — когда он выскочил на улицу, поправляя на бедре колчан со стрелами. Во-первых, зря он отдал вчера ржанку, но кто же знал, что еды нужно больше. А во-вторых, было бы неплохо проверить знакомые тропы. За год он выучил ближайший к хижине лес достаточно, чтобы наверняка сказать, если что-то будет не так, как обычно. Обратно к дому он вернулся только через несколько часов, когда солнце уже увереннее обняло бледное морозное небо, ввалился в хижину уставший, но даже более менее довольный, бухнув на стол две тушки крупных диких голубей.

— Рыцарей нет, — вместо «доброе утро, как спалось, Андерс» буркнул он и зачесал за уши липкие от пота волосы. Отчаянные скачки через сугробы и традиционная практика того скудного арсенала чар, которыми он владел, несколько его вымотала, зато помогла найти какое-никакое внутреннее равновесие. — Есть следы сильно на юг, глубокие, у местных шаг легче, они в лес если суются, то боятся его. Уходят на восток в сторону тракта. Там большак на столицу. Похоже, они решили, что ты не такой дурак, чтобы прямо у них под носом сидеть. Зря.

Он мрачновато хмыкнул, надавил кулаком на утробно буркнувший живот и вздохнул.

— Ты сказал маги должны помогать. Ладно. Я помогу. Но если они заявятся, храмовники, каждый сам за себя, мне проблемы не нужны. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, понимаешь? — Перепелка рассеянно кивнул больше сам себе, и бросил в сторону мага одну тушку через стол. — Но я тебе не слуга. Я никому не слуга, так что не обольщайся, будешь помогать. Пожрем, а потом расскажи мне, что ты там. И я расскажу.

Птица сгодится на обед и на ужин — завтракать пришлось нехитрыми бутербродами с остатками сыра и хлеба. Рааг сцепил руки в замок, оперся локтями на стол и уставился на Андерса внимательным испытывающим взглядом.

— Я знаю... понимаю не много. Как ты может быть догадался, магов в клане оказалось многовато, так что меня поперли, и Хранителя, чтобы мне объяснил, у меня не было. Но у меня была Ашабеланнар, вернее дочка её, девочка, как я. Она научила меня слушать и видеть, плести простые заклинания. Сказала, если не научиться, я застряну и буду как это. Болезный. Она вообще много чего умела, и в птицу обращаться, и все такое, я еще не понимаю, но я научусь. Не сегодня, и не завтра, но я буду стараться. И ещё есть голоса которых я не вижу, с другой стороны, там, где те, кто до нас были, спят. Они... — он умолк и прикусил губу, пытаясь подобрать слова. — Прилипалы. Время от времени. Навязчивые. Когда я расстроен или вроде того. Но я никому не верю. И там пальцы считаю и все такое, если получается понять, что я сплю. Достали. Можно с этим что-нибудь сделать?