Жозефина пришпорила жеребца - антиванский скакун, статный, горячо любимый в конюшнях Монтилье, серый в крупные тёмные яблоки, всхрапнул, мотнул лобастой головой и резвым галопом бросился по прямой дороге из мощёного кирпича в сторону распахнутых настежь витиеватых ворот.  Двор был полон людей: сюда ссылали раненых со всей страны, но всё больше - со стороны залива Риальто и Тревизо. Поэтому всякий раз, когда Астебади говорил о том, что скоро в госпиталь доставят новых раненых, Жозефине приходилось выныривать из бюрократических проблем в переговорах с Орлеем и возвращаться домой раньше обычного, чтобы успеть проверить: не оказалось ли среди раненых братьев. Пока что - не оказывалось, ни разу, и это хотя бы немного успокаивало тревожное сердце измученной нервами Жозефины. Жеребец, притормозив, сменил галоп на рысь, а следом на резвый шаг - его большое количество людей смущало куда больше Жозефины. Она натянула поводья, высматривая в толпах людей знакомые лица, когда её жеребца под узды взял Первый чародей антиванского Круга - у Жози даже на сердце отлегло, потому что выискивать его среди такого количества людей ей точно не хотелось.

- Первый чародей Астебади!

- Леди Монтилье! - он вежливо улыбнулся, а Жозефина подарила чародею улыбку в ответ - улыбка была тяжелой, потому что, откровенно говоря, Жози не ела с утра и сейчас её желудок требовал к себе внимания. Но антиванка умудрилась урезонить голод - в конце концов, иногда это даже полезно, а новости всегда нужны были больше обеда, - Рад вас видеть! Раненых из Тревизо сегодня нет, все некритичные и остались в городе. Но к нам приехали новые маги, в том числе...

Когда Астебади сказал, что раненых из Тревизо нет - Жозефина вздохнула спокойно. Один камень с её сердца всё-таки упал, можно было успокоиться. Хотя бы ненадолго. И именно поэтому все остальные слова, что там пытался до неё донести чародей, как-то легко проскользнули мимо её внимания. Рассеянность Жозефины после рабочего дня была колоссальной, она обращала внимание и на то, как прямо сейчас антиванские храмовники крепко ставили на место новобранцев из Вольной марки, как одна из магесс провожала на прогулку лишённого ноги солдата, но от разговора с Астебади отвлеклась. Слишком её успокоили новости. Лучше бы ей не видеть ни Лориана, ни Антуана здесь - она бы, пожалуй, не пережила, если бы на месте одноногого мужчины, с которым прогуливались по саду, был кто-то из её братьев.

Хотя, Жозефина, наверное, отдала бы всё, чтобы снова увидеть кого-то родного. Или, может, чтобы получить весточку от Иви - хотя бы короткое письмо, хотя бы пару строчек, чтобы бережно проходиться по ним пальцем из раза в раз и перечитывать, будто бы они от такого точно обретут какой-то сакральный смысл. Но Иви молчала. Ариэл тоже. Мама писала из Орлея - благо, они хорошо добрались и теперь тётя Лукреция всячески охаживала переживающих родителей в Орлее. А Жозефина поступила так, как должна была поступить - взяла на себя ответственность за решения, которые приняла. Работа не стояла на месте. Жозефина, в конце концов, для того и осталась, чтобы вести дела и не бросать всё то, что было сделано, это бы заставило семейство Монтилье сделать шаг назад - а уж чего-чего, этого она не могла допустить. Она писала Лелиане - нескончаемо, но письма будто бы пропадали на дне забытой реки, ни ответа, ни известия, они все будто бы исчезали. Она просила, но ощущение было, что просила в пустоту - ничего не менялось. Прошёл почти месяц, сколько Жозефина пребывала в этом пограничном состоянии, будто бы между жизнью и смертью, одержимая только одной мыслью: всё рушится. Разрозненная семья, разбросанная по всем уголкам Тедаса, разваливающиеся дела семейства, собственное психологическое благополучие - всё это с трудом балансировало на лезвии ножа, а Жозефина, которая каждый день писала по сотне похоронок и всё ожидала в одной из них увидеть себя в качестве получательницы и имя кого-то из братьев в главной роли - медленно, но верно покрывалась коркой льда.

Жозефина плохо спала в последнее время, и это отчётливо прослеживалось на её лице - местный аптекарь, кажется, прописал ей какие-то травы и настойки, и теперь, каждый вечер, антиванка старательно подсчитывала капли лекарства перед сном, и только тогда могла заснуть спокойно, тяжёлым сном без сновидений. Иногда травы не действовали, и тогда Жозефина, придавленная к постели крепким медвежьим объятием, рассматривала лепнину на потолке, не в силах нарушить чуткий сон своей рогатой партнёрши. Шокракар плохо спала одна, а Жозефина за свою молчаливую поддержку - за сжатую тяжёлую ладонь в своих руках - не просила ничего в ответ. Сердце было не на месте - и наличие рядом хоть кого-то родного делало свою работу медленно, но всё же планомерно, когда угомонить болящий чувственный орган никак не получалось. Жозефина часто плакала, но всё больше наедине, чтобы не рушить тот образ сильной женщины, способной вынести на своих плечах что угодно - хоть целый небосвод. Иногда болело так, что в собственной слабости Жозефина была всё же сознаться, но только одной женщине во всей Антиве - если не во всём Тедасе. Когда постель всё же оказывалась пуста - Жозефина коротала ночи за работой, к концу таких периодов её коротко постриженные буйные кудри успевали пропахнуть очевидным запахом кофе, а руки - покрыться чернильными пятнами, некоторые из которых антиванка и вовсе забывала смывать.

Астебади говорил, но его голос доносился будто бы через толстый слой ваты. Кажется, чародей всё же обратил внимание на то, что Жозефина смотрит совсем не в его сторону. Жозефина, кажется, даже не слушала. Она смотрела, не отрываясь смотрела на мятежные кудри, зачёсанные во все стороны, на подтянутую кожу на скулах, на горбинку на носу и на то, как тёмная чёлка падает на лоб. Смотрела на молодого мальчика, которому не место на войне, с посохом наперевес - Жозефина всегда собирала полевые цветы и привязывала аккуратные букеты ленточкой к набалдашнику. На посохе - никаких букетов. Никаких цветов. Он стоял недалеко от неё, в кучке сбившихся в стайку таких же мальчишек, и тогда из-под ног Жозефины ушла земля, а сердце встало.

Нет, быть такого не может.

Ариэл должен был быть не за одну тысячу километров отсюда - он должен был быть в Неварре. Жозефина писала в антиванский круг, её уверяли в том, что Ариэл останется в запасе до конца, никто даже воспротивиться не мог её воле. Они обещали. Они обещали, что Ариэл будет в безопасности, что это война, уже скалящая зубы на двух её братьев, не станет когтистой лапой подбираться и к третьему. Жозефина шумно сглотнула. Глаза заблестели. Сколько времени она его уже не видела...

Дёрнула плечом.

Его здесь не может быть, Астебади обещал - Жозефина бросила на Первого чародея взгляд, короткий, и, кажется, маг нервно сглотнул, а затем снова выцепила среди других магов копну волос. Ей, должно быть, кажется, Астебади обещал, это всё от недосыпа, ах, Жозефина, нужно больше спать, нужно заботиться о себе

- Леди Монтилье, если позволите, я бы хотел объяснить... - но Жозефина уже не слушала. Взгляд зацепился за короткий блеск. Серёжки, догадалась Жозефина. Не ответила чародею, только, наконец, отпустила жеребца, уверенная в том, что Астебади никуда не денется. Серёжки - Ариэл, когда проколол уши, мать чуть до приступа не довёл, Астрид уже хваталась за сердце, когда увидела, и причитала, что же скажут в Круге. Жозефина тогда сделала вид, что очень возмущена таким поступком брата. А потом, наедине, чтобы не травмировать нежную матушкину натуру, довольно рассматривала серёжки брата, придёрживая его за подбородок. "Ну, и идёт тебе, хитрый ты лис", - она тогда насмешливо фыркнула, шлёпнув брата веером по руке, - "Но наша maman скоро решит, что с ума сходит. Так что держи себя в руках. Или прокалывай там, где никто не увидит". Она тогда ещё не стала ему рассказывать про татуировку на спине у нонны. В конце концов, это был секрет только Жозефины и Франчески. Нечего закладывать мятежные идеи в юные горячие головы.

Может, он что-то уже успел себе набить за прошедшее время? Взглядом Жозефины, который она обратила к Первому чародею, можно было сносить головы и резать стекло.

- Ари, - негромко позвала Жозефина, но её голос затонул в гомоне, тогда она прочистила горло и произнесла его имя громче, так, что несколько стоящих рядом с ней храмовников повернулись, а один из магов из той самой стайки похлопал Ариэла по плечу и указал в её сторону, - Ариэл!

Каждый день наблюдая за солдатами, лишившихся конечностей, контуженных, полуживых, с трудом балансирующих на грани жизни, смерти и существования, Жозефина видела в лицах этих людей своих братьев. Возможно, она начинала медленно сходить с ума из-за плохого сна и от того, что кусок в горло не лез, может, это было всего лишь разыгравшееся воображение, но на каждого мужчину она вешала портрет своего брата. На того, с оторванной рукой - Антуана, который любил щипать Иви за бока. На того, с пробитыми и переломанными рёбрами - Лориана, чьи тёмные густые кудри оказались перепачканы в крови, на чьей парадной форме не осталось и живого места от кровавых пятен. Война несправедлива, когти у неё длинные, потемневшие - от земли и крови, зубы - бритвенно острые, а поджарое брюхо обнажает тощие рёбра, взгляд - боль и страдание голодающих людей; матери, потерявшей ребёнка; детей, которые никогда больше не увидят родителей;

Жозефина видела этот взгляд каждую ночь. Однажды, она знала, война доберётся и до столицы - это лишь вопрос времени, когда именно кунарийские дредноуты возьмут крупнейший торговый город в кольцо. И тогда... Жозефина вздохнула. Тогда останется только надеяться, что король не подпишет капитуляцию. Потому что иначе - всё было зря. Они никогда не чувствовала войну острее, чем сейчас. Даже когда над всем миром зависла угроза от Корифея, для неё, для Жозефины, она всё равно была слишком далёкой, несмотря на то, что антиванка всегда находилась в пышущем жаром жерле событий. Но сейчас... сейчас было иначе.

Тысячи сломленных жизней. Не безликих - тех, кого Жозефина так или иначе знала. С сыном пекаря, - того самого, кто пёк восхитительные багеты, чей запах наполнял улицы столицы по утрам, кого знали все в городе, - прощались на прошлой неделе. Жозефина боялась, что тысяча первым станет её младший брат. Не сводя взгляда с представившейся картины, Жозефина понизила голос и как можно более красноречивым шепотом заговорила:

- Ему двадцать два, Астебади. Вы же понимаете, что если с ним что-нибудь случится в этой войне, то я никогда вас за это не прощу? Поверьте мне, сеньор Первый чародей, вам лучше не заводить себе врагов в моем лице, - взгляд, который мог означать как "я добьюсь вашей отставки", так и "я вас уничтожу". Но только взгляд, - Он - ваша ответственность. И вы отвечаете за него головой передо мной. Зарубите себе на носу.

Она действительно уничтожит этого мага. Она уничтожит его, ведомая на поводу своей скорби и траура, она сделает так, что боль Астебади, потерявшего ученика, преумножится в несколько раз, потому что он - никогда не узнает, что такое потерять младшего брата на той войне, на которой его не должно было быть. Жозефина, которая милосердием топила ледники, сделает то, что посчитает нужным для сохранения своей семьи. Иногда приоритеты меняются. Что-то разбилось в той Жозефине в Джустиниане. Это что-то заросло, покрылось твёрдой, как драконья чешуя, коркой, что-то заледенело, как сердце снежной королевы. Не изменились принципы, не сменилась мотивация, но Жозефина разом ощутила, что фатализм, присущий ей, тот самый, что не раз вытаскивал Инквизицию из безвыходных ситуаций, здесь не сработает. Ороговевшие шрамы ещё болели - отдавались в голове угрозами, которые никогда больше не будут воспроизведены, кололи в сердце шантажом, которому больше нет места в жизни Жозефины, и это всё болело-болело-болело изо дня в день фантомной болью, оборачивалось холодным ужасом за то, что с таким треском разваливалось. За семью.

Смерть - она настоящая. Никуда она не делась, её зловонное присутствие ощущается только острее от того, как активно сжимается кольцо вокруг антиванской столицы. А мирное небо над Антива-Сити - всего лишь временное помутнение, и каждый день, проведённый вблизи высоких столичных стен, только заставлял сильнее сомневаться в безоговорочной победе. Бескровной победа, в любом случае, не будет.

Ариэл, тебе здесь не место. Тебе и всем этим мальчишкам, которые в руках не держали ничего серьёзнее учебного меча. Или посоха.

Астебади это наверняка понимал и без Жозефины.

Губы Жозефины вздрогнули в короткой улыбке, брови - чувственно приподнялись, и она, на самом деле, с трудом сдержалась, чтобы не броситься на Ариэла первой. Как он повзрослел - Жозефина жадно рассматривала его лицо, его породистый нос, его большие глаза, его крупные губы, его золотые серёжки в ушах и вихры тёмно-шоколадных волос, погустевших из-за солёного морского воздуха, и, казалось, не могла оторваться - хотелось потрогать, хотелось отчаянно обняться и никуда не отпускать - Ариэл это и сделал, и Жозефина рассыпалась в заливистом хохоте. А он всё целовал её щеки. И сердце Жозефины медленно, как оставленный на солнце кусочек фруктового льда, таяло.

- Всё, всё, Ариэл, хватит! Поставь меня на землю, перестань! - задыхаясь от смеха, просила она, молотила руками по мальчишеским плечам, и, когда Ариэл всё-таки вернул её на землю, разом взяла его лицо в свои ладони, порывисто вздохнула и всмотрелась в глаза младшего брата. Жозефина держала в ладонях его щёки и тяжело-тяжело дышала, с трудом сдерживая набрякшие на длинных ресницах слёзы. А затем сморгнула их и фыркнула, смешливо, - Какой стыд, Ариэл, у тебя на лице чернила, - деланно, как делала обычно их maman, проворчала Жозефина, растирая проклятое пятно на щеке подушечкой большого пальца, - Сколько раз я говорила, "не суй, Ариэл, в рот что попало, особенно перья, когда пишешь". Моё знойное солнце Антивы, так нельзя, даже если дома сейчас определённый бардак, вспомни, в конце концов, чью фамилию ты носишь! Дай я обниму тебя ещё раз.

И она обняла, ладонью зарылась в густые тёмные волосы, приластилась щекой к щеке и задышала глубоко - запахом его мантии, его парфюма, его запахом, прежде чем взять его руки своими и крепко сжать.

- Астебади, у нас есть немного времени? - Жозефина бросила на старого мага короткий взгляд, а он задумчиво кивнул, - Идём. Куда-нибудь, где не так много людей.

Жозефина осторожно взяла брата под руку и увела его - вдоль по узкой мощёной тропике, что вилась между густыми виноградниками - тонкие лозы кренились к земле под тяжёлыми гроздями спелого винограда и внутри фруктовых садов, отделённых от территории госпиталя деревянным забором, было тихо - жужжали шмели, и тихо переговаривались рабочие, собирающие спеющий урожай. Война войной, но если лишить людей работы, а дом Монтилье - заработка, так долго они не протянут. Жозефина долго думала, прежде чем принять решение не останавливать производство, и в итоге не проиграла - рабочие - женщины, которым пришлось заменить мужчин, ушедших воевать, оказались в состоянии кормить семью, а Жозефина, в общем-то, по сравнению с будь кем из антиванского дворянства все ещё была далеко не самой худшей работодательницей. Как-то так вышло, вероятно, из-за сочувствия, на которое Жозефина была способна. Или из-за острого чувства справедливости - каким бы странным его наличие у высокородной дворянки ни было. Так или иначе, отношения с рабочими в доме Монтилье были налажены её трудом, и тогда, когда некоторые из них поддерживали жизнеспособность дома в худшие из его времён, она обязалась помочь им во время войны. И своё слово она сдержала. По крайней мере только потому что с приходом Жозефины во главу торгового дома это слово наконец начало иметь вес.

Жозефина скользнула рукой к своей шее и расстегнула верхнюю пуговицу платья на горле - как-то так вышло, что всё больше золоту и жёлтому она начала предпочитать тёмно-синий, и, вероятно, это лучше всего описывало все те внутренние перемены, что сейчас с ней происходили.

- Много воды утекло с тех пор, как ты был дома в последний раз. Ты изменился, мой луч жаркого антиванского солнца. Впрочем, мы оба изменились. Ты так повзрослел, я почти тебя не узнаю. Кто ты и куда дел того маленького Ари, которого я помню? Если бы не серёжки, точно бы не узнала - мое сердце, как бы я хотела, чтобы мы встретились при других обстоятельствах.

Это была правда до последнего слова. Если бы всё пошло так, как было нужно, её семья оказалась бы в безопасности в полном составе. Жозефина нахмурила брови - она не винила Иветт, скорее, видела первопричину в себе. Возможно, если бы она больше времени уделяла сестре, она бы словила этот позыв ещё тогда, когда он рождался из семечка - она бы смогла проконтролировать его. Но Жозефина не была заинтересована в причинах - ей было откровенно всё равно на то, почему именно Иви это сделала. Вопрос был в другом. Жива ли она. Где она сейчас? Когда напишет и напишет ли? Действительно ли этот побег стоил всех этих седых волос - как же Жозефина устала делать вид перед родителями, что Иви в Антиве будет лучше. Сам факт вранья отвращал её и постоянно хотелось сходить вымыть руки, не от того, что Жозефину Монтилье можно было назвать образцом чести и откровенности, а потому что ложь членам семьи никогда не входил в её планы. Но Жозефина знала.

Скажи она про Иви правду, мама бы никогда её не простила. И того и без того обострившиеся отношения между двумя старшими женщинами дома Монтилье, должно быть, превратились бы в двусторонний наконечник одного копья. Матери и так досталось. Новость об Иви добила бы её. Поэтому Жозефина снова взяла ответственность на себя, потому что другого выхода просто не было.

Нет, так не должно было быть. Поэтому все свои силы - приходилось пахать вдвое больше, чтобы узнать хоть что-то и при этом оставаться в работоспособном состоянии для тылового совета столицы - Жозефина бросала на любую возможность понять происходящее. Она хваталась за любую ниточку, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - Иви и Ариэл всю жизнь были так близки, что, казалось, их не разделит даже солёная морская вода. Если Ариэл ничего не знает, то это однозначный тупик.

- Ты, наверное, не знаешь. Иви сбежала. Именно поэтому я здесь. И я бы предпочла увидеть тебя в Орлее. Что ты здесь делаешь? Что случилось с твоим переводом в Белый шпиль? - пытливый взгляд, рассчитывающий на честность.

Как же восхитительно было хотя бы на мгновение забыть о том, где они все находятся. Просто так гулять по восхитительным виноградникам, дышать запахом мокрой листвы и держать Ариэла под руку, оказалось куда более целительным, чем все те травки и настойки, которые Жозефине выписывал аптекарь. Ариэл был здесь, он был жив, смышлён и всё ещё ужасно очарователен, настолько, что Жозефина едва сдерживала себя от порыва потрепать его за мягкую щёку. Жозефина отшучивалась, что пару сантиметров в росте у него она бы точно заметила. Смеялась, когда он рассматривал её короткие кудри - "мальчик мой, ты бы знал, что случилось". Но, справедливости ради, в искренне непонимание ситуации Ариэлом ей верилось с трудом. Неужели он не знал?

- Я нервничаю. У меня сердце не на месте, - искренне призналась Жозефина, зачёсывая короткие кудри за уши, - Это очень безответственно - поступать так во время войны. Особенно - после того, что случилось. Я поверить не могу, что Иви поступила так, оставив нас всех волноваться. Вернее... не нас всех. Меня. Я так нервничаю, Ари, я боюсь, что что-то случилось. Она не выходила на связь с тех пор, как ушла.

Жозефина рассматривала свои пальцы и не знала, куда себя деть. С одной стороны, слова Ариэла об Иви должны были стать успокаивающими, а с другой стороны Жозефине вот совсем не становилось легче. Где сейчас Иветт? Цела ли? Хорошо ли себя чувствует? И, что самое главное, жива ли она вообще?

Антиванка хотела продолжить говорить о поступке Иви, вот только Ариэл её прервал.

Жозефина бросила на брата взгляд и тут же пожалела о своих словах. Он не знал, что произошло. Или, может, Иветта сказала ему? Если сказала, то почему он не может понять, что именно она чувствует? Почему, если знает о том, что дом Монтилье уже однажды едва не лишился дочери, в нём столько уверенности, что всё хорошо? У Жозефины было много вопросов, и она бы хотела их озвучить, но вместо этого, рассудив по внезапно озарившему лицо её младшего брата пониманию, она поджала губы.

Само собой. Астебади ему не сказал. С этим она разберётся позже.

Взгляд Жозефины похолодел. Обернулся сотней ледяных иголок, блеснул грозовой тучей, Жозефина вся подобралась и выровнялась. Как солдаты встают в стойку, взводят деревянные щиты, так и Жозефина была готова обороняться. Только предательски стучало сердце, ей так не хотелось вступать в конфронтацию. Ей так не хотелось говорить Ариэлу всё то, что он умудрился одним только своим словом разбудить внутри неё.

Жозефина знала, скольких потеряла Инквизиция в попытках выстоять и одолеть Корифея. Жозефина знала, какой кровопролитной была война храмовников и магов, потому что во Внутренних Землях целый год не росла трава на месте основного противостояния: земля была пропитана железом от крови, и вся низина превратилась в вымирающую глушь. Сердце стучало в груди, плотно обтянутой тугим корсетом, Жозефина пыталась судорожно что-то придумать, но эмоции быстро взяли над ней верх.

Нет, Ариэл не понимает, о чём говорит. Он, ребёнок, не имеет ни малейшего понятия, что его ждёт в Антиве. Там, где его ждал этот его "долг". Ох, как же Жозефина ненавидела это понятие! "Это твой долг, Жозефина" - фраза, преследовавшая антиванку всю её жизнь, этот долг был вещью, из-за которого Жозефина отказывала себе в реальной жизни. И, тем не менее, она знала, каков долг на вкус. Ариэл никаких долгов не брал.

"Не мешай, сердце", - вскинув острый подбородок, приказала себе Жозефина.

- Именно. В Антиве идёт война. В Антиве умирают люди. И я не позволю, чтобы в этой войне, в этой стране умер мой брат.

Голос разом изменился.

Жозефина была тем человеком, который не готов был идти на компромиссы в вопросе жизни родных людей. И, тем не менее, она прекрасно знала, что ни за что у неё не выйдет тот свободный дух, что жил в её брате. Её брови чувственно пошли вверх, а уголки губ, наоборот - вниз, но она мужественно сдержала порыв. Она не переубедит его, ни за что не переубедит этого глупого мальчишку, который спит и видит себя там, помогающим. Себя, там, под обстрелами, под стелящимся огненным туманом, обрабатывающим раны. Глупый. Герои умирают первыми.

- Что ты знаешь о войне? - серьёзно спросила Жозефина, ровным и ледяным тоном, - Что ты знаешь о том, что зовётся "войной"? Как в твоей голове она выглядит? Может, ты знаешь, кто умирает первым? А я знаю. И расскажу тебе. Когда войска Инквизиции шли в Арборскую глушь, я знала магичку, которая была очень похожа на тебя. Она умерла, отдав свою жизнь взамен на чью-то ещё. Когда её принесли, чтобы сжечь, я видела её пустые глазницы и пробитую стрелой голову.

"Нет уж", - жестко отрезала всякие попытки смягчить ситуацию Жозефина. Она поискала взгляд своего брата, - "Слушай меня внимательно". Война не терпела смягчений. И последнее, что она хотела, чтобы Ариэл точно так же умер за идею, не зная, что именно его ждёт там. Где горит антиванский лес, где роют рвы, где пот ещё более солёный от близости залива Риальто.

- Я не дура, - покачала головой Жозефина, - Астебади не оставит тебя в тылу. И ты сам не останешься в тылу, как бы я ни просила, раз уж прямо здесь, мне в лицо предъявляешь мне обвинения за то, что хочу сохранить тебе жизнь.

Астебади никогда бы так не поступил. Жозефина прекрасно знала, как этот старик любит этих детей. Может, поэтому он ничего и не сказал Ариэлу про перевод. Может, поэтому не стал. Потому что знал, что это всё равно, что дракона запереть в башне - ничего и не выйдет. Жозефина не понаслышке знала, каков Ариэл на самом деле - необузданный жеребец в чистом поле, необъезженный, и кто никогда не пойдёт под узду. Ветер в волосах, чистое, отважное сердце, и бесконечная вера в людей, какой не было даже у Жозефины. Но он был мальчиком. Мировоззрение мальчишки жило в нём, цвело в нём и крепло. Оторванный от реальности, он не понимал, чего именно хочет. Он не понимал, на что идёт. Он не понимал, что выход из этого жерла извергающегося вулкана только один - на щите.

- Знаешь, что бесполезнее мальчишки-целителя на войне? Мёртвый мальчишка-целитель на войне. Ты понимаешь, куда именно вы отправитесь? Понимаешь, что если бы была возможность, никто бы вас не отправил туда? Понимаешь, что оттуда не вернулись куда более опытные целители?

Пускай бы Ариэл обвинил Жозефину в отсутствии веры в него, ей было бы всё равно. Жозефина поднялась со скамейки и сцепила руки, чтобы не размахивать ими. Ей хотелось Ариэла встряхнуть, потому что то, что она говорило, было для неё очевидной истиной, было для неё нормальным. Это у Антуана и у Лориана не было никакого выбора, да если бы и был - они оба - моряки с огромным опытом, которые в море чувствуют себя увереннее, чем на суше. Лориан и Антуан бывали в сражениях. А где был Ариэл? Комнатная птичка, выращенная в башне, с большими-большими глазами, полными уверенности в том, что мир заслуживает спасения.

В Скайхолде стол Жозефины был завален корреспонденцией. Но всё больше на нём было писем в белоснежных конвертах. На них обычно стояла красная печать, с характерным рисунком сияющего глаза Инквизиции, пронзенного мечом. Такие печати ставят только на один тип документов. На свидетельство о смерти.

- Знаешь, как хоронят солдат? Никак. Потому что там нечего хоронить. Знаешь, как именно мать понимает, что к ней вернулся её сын? Никак. Потому что никто не возвращает трупы. Это затраты на логистику и деньги. Деньги нужны живым больше, чем мёртвым. Никто не побеспокоится о памяти, трупы сожгут и гореть они будут все вместе в ямах, куда их свалят. Затем - в столицу пришлют список фамилий, чтобы я написала похоронки. И я обязана буду написать всем тем матерям, сёстрам, братьям, отцам и жёнам, что их любимых больше нет. Знаешь, как начнётся твоя похоронка?

Жозефина была возмущена, что ей вообще приходится объяснять это. И голос её сочился горечью, как будто бы повара пережарили карамель на канноли - их семья обожала канноли, и всегда с пикантной обожжённой карамелью. Так вот тут её сожгли.

- "Сеньор и сеньора Монтилье, Совет Антивы со скорбью сообщает, что ваш сын, Ариэл Амадео Монтилье героически погиб". Есть какой-то смысл в этом героизме кроме отметки на похоронке, Ариэл? - теперь Жозефина не сдержалась, всё же горячо, по-антивански всплеснула руками, - Слепой долг это отважно. Но отвага - сестра глупости! - ей было странно объяснять Ариэлу непосредственные причины, почему именно она добивалась перевода Ариэла в Орлей. Почему не хотела участия его в этой войне, и ей бы стоило бы одёрнуть юбку, вздёрнуть нос и быть таковой, оставив Ариэла думать о своем поведении, как нашкодившего ребёнка. Но вместо этого Жозефина решила, что, раз уж Ариэл уже достаточно взрослый, чтобы плюнуть на всё, поддаться честолюбию, а не здравому смыслу, и идти умирать верной смертью, то пускай слушает до конца: - Я, решая перевести тебя в Орлей, знала, что ты меня возненавидишь. Будешь точно так же, как сейчас, рассказывать мне о долге и о том, где ты должен быть. Я понимала это и принимала, потому что твоя жизнь для меня дороже, чем твоя любовь.

Она не сдержалась и повысила голос, да так, что из зарослей виноградника разом показалось несколько заинтересованных голов рабочих. Жозефина несдержанно выдохнула и взглянула на Ариэла так, будто бы она смотрела на него не снизу вверх.

- И если уж ты такой взрослый, каким хочешь показаться. Достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно, достаточно взрослый, чтобы идти на войну туда, куда тебя зовёт твоё слепое, зацикленное на долге сердце - то научись принимать ответственность за свои решения. Скажи, глядя мне в глаза, что ты готов к путешествию в один конец. И прекрасно понимаешь, что ни мать, ни отец, ни Иветт тебя больше не увидят, - Жозефина беспомощно выдохнула и плечи её опустились. Она отвела взгляд и устало потёрла переносицу, - Сделай милость, хочешь испортить со мной отношения - порти их по иной теме, а не по вопросу, в котором я радикальна. На этой войне сейчас Лориан и Антуан, я и вся твоя семья каждый день молится, чтобы они живые вернулись домой. Не заставляй добавлять к молитвам твоё имя. Надеюсь, тебе не нужен никакой особый дар, чтобы понять, что как только перестанет биться твоё сердце, моё сердце тоже замрёт. Как и сердце любого Монтилье, который надеется никого не потерять в этой войне.

Отредактировано Жозефина Монтилье (2022-08-10 22:21:25)

"Это точно сделаешь ты".

Если бы Жозефина в своем отражении в зеркале каждый день не видела Астрид, она бы уже собирала осколки своего разбитого сердца. На её глаза точно бы нахлынула пелена из слёз, они бы крохотными каплями срывались с тёмных поредевших ресниц и оставляли на смуглых щеках солёные дорожки. Но вместо излишней сентиментальности Жозефина вздохнула. Чем дальше в лес, тем больше она понимала, о чём именно всегда говорил Ив. Он всегда упоминал, что Жозефина и Астрид похожи друг на друга, как отражение в зеркале, а юная леди Монтилье отказывалась в это верить и вечно вздёргивала этот свой точёный подбородок, шуршала юбками и гордо удалялась. Чем чаще papa говорил о том, что Астрид и Жозефина - буквально одно целое, тем меньше антиванке хотелось быть похожей на мать. Тем больше она боялась стать похожей на неё. А теперь, что?

Жозефина столько сопротивлялась своей природе, что толком не заметила, как пришла к тому же самому результату, но с другой стороны. Как разом ожесточилась, как обострились черты её лица, как посерьёзнел взгляд. Это ведь не первая её война, но всё случилось почему-то именно сейчас.

Жозефина вздохнула, мужественно перенося капризный тон брата безо всяких комментариев.

Ох, Ариэл...

Что этот мир будет делать без тебя, луч моего золотого антиванского солнца?

Ариэл целовал её пальцы и пытался убедить её, Жозефину, взглянуть на мир его глазами. Вот только глаза этого мальчика не знали, что именно им предстоит увидеть. Жозефине хотелось бережно достать пальцы из его рук, тоже отвернуться, тоже вспылить, сделать так, как ей по статусу было не позволено - наплевать на всех и вся, сделать так, как нужно, и действительно подтвердить Ариэлу слова о том, что его жизнь для неё в сто крат ценнее его любви.

Печальный взгляд - глаза в глаза, чтобы попытаться понять, как так вышло, что в её младшем брате оказалось столько веры? Он говорил о простых вещах, которые заставляли их всех любить жизнь, а Жозефина, вместо того, чтобы поддержать его, с ужасом словила себя на мысли, что ей хочется выровняться и покачать головой. Отрицать очевидное. Сказать, что не будет никакой свадьбы, ведь Шокракар точно так же, как и Ариэл, вечно смотрит на войну, как сытый волк в лес. Какая может быть свадьба, если мир с треском летит в Тень?

Жозефина молчала.

Не хотела вслух произносить своими губами слова, которые обычно говорила Астрид.

Вместо этого Жозефина молча высвободила свои пальцы из рук Ариэла и скользнула ими выше, придержав брата за подбородок. Так, чтобы он больше не думал даже отводить взгляд. Тон её стал мягче, плечи расправились и опустились, но взгляд... будто бы что-то надломилось и треснуло, будто бы за тем плохо сдерживаемым гневом на самом деле таилось что-то вполне конкретное, осязаемое, человеческое и понятное. Печаль. Большой палец разгладил кожу - бережно, с такой нежностью, с которой сопровождалось каждое прикосновение только одного человека. Не Астрид. Жозефины.

- Когда тыловой совет говорил о том, что в столицу едет антиванский Круг, я удивилась, ведь здесь предостаточно целителей. Представители орлесианской коллегии, марчанские маги, их предостаточно, чтобы целиком и полностью обеспечивать работоспособность госпиталя. Я ошибалась, потому что ваше предназначение не здесь. А я не могу отпустить тебя в самое пекло. Дракон никогда не спрашивает, хочет ли лес, чтобы он его сжёг. Смерть придёт, не спрашивая. Точно так же.

В мире не было справедливости, что до умерших или тех, кому суждено было умереть. Они все умрут, вот только кто-то останется тлеть под копытами испуганных лошадей там, далеко от дома, а кто-то - умрёт в окружении семьи, от старости.

Жозефина таскала Ариэла на руках, когда он ещё мог под стол ползать. Щёлкала его по носу, когда буйные кудри, которые он не давал стричь, падали ему на лицо, и когда он выныривал из лазурной воды у пристани, весь солёный и мокрый. Целовала в обе щеки, взъерошивала копну тёмно-каштановых волос, когда его отправляли в Круг, обещала писать, не забывать, и приезжать проведать. Свои слова она сдержала. У неё и у Ариэла никогда не будет такой связи, которая есть у него с Иви, но Жозефина никогда не отрицала. К самым младшим, она всегда относилась как-то иначе. С интересом, с любопытством и с особым своим сортом любви, который крылся в её сердце. Жозефина их всегда защищала. Она сама руку приложила к тому, что Иветт и Ариэл выросли такими - заласканными, залюбленными, не знающими бед и проблем. Ей ведь... просто очень хотелось, чтобы хоть кто-то в этой семье был далёк от необходимости решать проблемы. Она вечно твердила им обоим, что у них, у Иветт и у Ариэла, есть возможность не существовать во имя семьи, а быть чем-то большим, ведь на них заблаговременно никто не делает ставок. И в этом была их самая главная сила.

Ариэл, мальчик с большими карими глазами, вырос, но вихры тёмных волос и добрые оленьи глаза остались. Жозефина сморгнула с глаз тоску, сняла согнутым пальцем набрякшую слезу и выдала на выдохе:

- Ты не видел такого количества смертей, какое увидишь там. Ариэл, я знаю, у тебя чистое, доброе и честное сердце. А ещё - золотые руки, созданные, чтобы помогать, наделённые магическим даром, чтобы помогать. Чтобы спасать жизни. Скольких ты спасёшь здесь за те пару дней в огне, пыли и пепле, что будешь задыхаться под кунарийским гаатлаком в стороне Тевинтера?

Ей так не хотелось плакать - только не сейчас. Ещё Ариэл подумает, что она пытается его взять слезами и хитростью, но в этих всех жестах Жозефины хитрости и уловок не было даже с ноготок, только искреннее, незапятнанное переживание. Она не могла отпустить его, не могла потерять тогда, когда только обрела, не могла отпустить ещё и его на поле, истоптанное кунарийскими лошадьми, чтобы он остался там навсегда. Жозефина покачала головой, её коротко остриженные кудри мазнули по щекам, а затем, не в силах больше переубеждать Ариэла, отпустила его подбородок, его лицо и его руки, порывисто отвернувшись.

- Тебе двадцать два года. Ты совсем молодой. Место на передовой - не твоё. Я прошу тебя, послушай меня, ты можешь приносить пользу здесь.

Для отца её влияния хватило.

Когда только закрались шепотки о нависшей угрозе, Жозефина едва сдержала горячего сердцем, но крайне больного телом Ива от глупостей. Видимо, так исторически сложилось, что женщины семьи Монтилье, как говорила нонна, были упрямы, как друффало, а в мужчинах - кипела вместе с кровью рыцарская честь и отвага. И если удержать Лориана и Антуана от геройств было тяжело, то у отца, стоило ему попытаться снять со стены фамильную саблю - прихватило поясницу.

"Прекратите, papa", - приговаривала тогда Жозефина, придерживая старого отца под руку, пока Астрид возмущённо объясняла Иву, что последнее, что нужно антиванской армии - это старый дурак, - "Ваша спина уже не такая, какой была раньше. Не делайте глупостей".

"Как же я могу не делать глупостей?" - причитал Ив, - "Это ведь мой дом. Ради чего геройствовать, если не ради дома?"

Жозефина тогда снисходительно улыбалась. Она знала, Ив надевал парадный мундир по праздникам, носил саблю в ножнах, ту самую, что хотел снять со стены, но его причастность к военному искусству на этом и заканчивалась. Ив был торговцем. Некогда главой торгового дома. Он был отцом и хозяином, но Ариэл, в отличие от их отца, уже успел прикоснуться к страшному и едкому, как щёлок, духу смерти. Он смотрел ей в глаза каждый день, он боролся с этой напастью каждый день. Бедный мальчик, думала Жозефина, пряча свой намокший взгляд в ладони, ты уйдёшь и не вернёшься, и от твоего порыва дарить жизнь останется только бледное воспоминание.

Жозефина с трудом выпрямилась и устремила взгляд вон из беседки, туда, где в бескрайнем изумрудном море виноградных листьев, вырастали белые стены их дома, того самого, где и она, и Ариэл провели свою жизнь. Того самого, от которого может ничего и не остаться, если кунари достигнут столицы. Шмыгнув носом и опустив взгляд, Жозефина вздохнула.

- Я вижу, как каждый день Женевьева ждёт хотя бы весточку от Лориана из Салле. Каждый день проверяет почту. Не обрекай нас на такое существование - останься в тылу. Урезонь своё сердце и свою гордость. Эта война не твоя. Разреши мне уладить этот вопрос, если не твоим отъездом в Белый Шпиль, то хотя бы вопросом назначения.

Она обернулась на него через плечо, взглянув на него с надеждой. И мысленно пообещала себе - если он откажется, то она больше не будет лезть.

Ведь Жозефина - не Астрид.

- Я прошу тебя, Ариэл. Пожалуйста. Я не смогу привязать тебя, не смогу заставить. И не стану, зная, куда смотрит твоё зоркое сердце. Но если ты сможешь заставить себя прийти со мной к компромиссу, я буду тебе благодарна.

Если Ариэл умрёт на войне, с ним умрёт и кое-что другое. Это было цинично. Думать об этом сейчас, сравнивать с гибелью родного брата... это. Ту плату, которую решила заплатить Жозефина, зная, что за её плечами всё ещё есть кто-то из семьи. Антиванка осторожно выныривает из-под братских рук, задумчиво умалчивая о том, что именно гложет её непокорное и отважное сердце. Жозефина всегда была увешена драгоценностями: крупные серьги с камнями, тяжёлые ожерелья, золотом вышитые платья, гребни и заколки, кольца... что никто и не заметил нюанса. Нюанс, тем временем, Жозефина крутит задумчиво на безымянном пальце левой руки - той, что ближе к сердцу.

- Хорошо. Но чтобы моё обещание было честным, тебе тоже придётся кое о чем узнать, - наконец набравшись смелости, произнесла она и остановилась.

Что она себе думала?

Что общество антиванских мужчин просто так даст ей выиграть эту битву? Отвоевать свою независимость? Существовать так же, как в Антиве существуют мужчины - с правом голоса со стороны мышонка? Даже императрицу Орлейскую принуждают к замужеству - с чего же вообще началась Война Львов, сколько не с недовольства мужчин тем, что на троне сидит женщина одна? Так с чего бы Антиве идти на уступки? Это всегда выглядело как какая-то шутка или издевка - ты, как женщина, не можешь почти ничего, но кроме этого ещё и обязана - рожать наследников не своему роду, носить не свою фамилию, отказываться от своей идентичности, чтобы стать частью идентичности мужа и, безусловно, молчать, терпеть, не выдавать. Любить она, как женщина, тоже не может. Хотелось нервно рассмеяться, но сил не было - Жозефину настолько утомляют конфликты или несправедливость окружающего мира?

Забрать то, над чем Жозефина работала большую часть своей жизни - прекраснее наказания и нельзя придумать.

Как говорила бабушка? Women in our position must make the best of our circumstances. Трогательно трогая кольцо, похожее на Жозефинино, сидя одиноко в своём плетёном креслице.

Сперва она научила чудовище - Шокракар - добровольно носить поводок и ошейник. А теперь она хочет запереть вольную птицу в клетку обязательств. Жозефина не надеялась, что Ариэл её поймёт.

Косто де'Оро хранил почти что траурную, несвойственную ему тишину, пока Жозефина с опущенной головой преодолевала то небольшое расстояние, что разделяло её и брата.

- Ты многое пропустил, пока тебя не было, - она вложила свою ладонь в его пальцы и замерла, крепко её сжав. Чтобы следом поднять левую руку перед собой, отчётливо чувствуя, как уголки её созданных для улыбок губ медленно ползут вниз, как надежда на хорошее разрешение всей этой ситуации тает, как жаркой весной тает ферелденский снег. На безымянном пальце. Жозефине не хочется акцентировать на этом внимание как на радостном событии: женитьба Лориана была праздником, а они все сейчас - на войне, и это - её жертва, чтобы не обезличить собственную фамилию, как некогда сделали её предки. Жертва, получается, почти священная - Жозефине хочется оскорблённо фыркнуть, ведь нельзя подставить торговый дом худшим образом, чем лишить его главы.

Жозефина молчит несколько мгновений, пытливо глядя на Ариэла и пытаясь разгадать его ощущения: наверное, он не понимает о чём речь, поэтому антиванка осторожно подталкивает его в этому осознанию, предварительно прочистив горло.

- Когда я возьму фамилию мужа, я не смогу больше заниматься делами дома, - наверное, это звучит скорбно, но Жозефина даже не скрывает собственного расстройства - она давно переварила свою участь и даже научилась отводить голову, когда Создателем посланный жених пытался клевать её в щёку, - Лориан и Антуан на войне. Иветта - сбежала. Получается, ты единственный оставшийся наследник Дома Монтилье. Маг. Мальчишка, рвущийся защищать свою родину.

Она знает, как сильно претят эти дела государственной важности Ариэлу, она знает, как далёк он от происходящего, что большую часть своей жизни он провёл в Кругу, вдали от антиванского дворянства и знатных проблем, но то, что в его жилах вместе с кровью течёт ещё и магия, не делает его лишним. Он всё ещё Монтилье.

- Но всё ещё наследник нашего рода. До тех пор, пока Женевьева не даст жизнь следующему поколению, - Жозефине хочется обозначить, что в случае нежелания Ариэла носить это звание, он всегда сможет от него отказаться - но позже. Сейчас, к сожалению... что ж, никто особенно не выбирает. Как не выбирала и Жозефина. Её "да" никогда не было и не станет искренним, потому что с этим "да" она фактически отказалась от неприкосновенности. Трудно говорить о степени заслуженности такого результата - и будь Жозефина чуть более верующей, она, должно быть, ударилась бы в рассуждения о том, что это наказание за порицаемый роман. На самом деле справедливым решением не было даже с мужской плоскости... не то что с женской.

- И раз так случилось, ты должен понимать, какая ответственность на тебя ляжет. И ты должен быть живым. Живым, Ариэл. Не ради меня, не ради Иветт, не ради maman и papa, ради чего-то большего, чем наши с тобой личные обсуждения и дрязги. Ты должен жить, чтобы жила наша кровь.

Ей не хочется смотреть на то, как меняется лицо Ариэла - из-за этого она чувствует себя растерянной. Не менее растерянной из-за будущего дома, но всё больше взволнованной из-за всего навалившегося сразу: и из-за брата, и из-за дома, и из-за войны. Удивительно. Выходит, Ариэл - первый, кому Жозефина официально об этом обвинила? Ей хочется усмехнуться, грустно, печально, сквозя тоскливым воем всех северных ветров Скайхолда, скучающих по горячему солнцу. Хочется тоже обвинить мир максималистично в несправедливости, но вместо этого она виновато молчит. Она с самого начала знала, что ей нельзя - всё и сразу. Нельзя в послы, нельзя в главы дома, нельзя в безбрачное будущее, нельзя в интересующие её романы. Нельзя, чтобы все вокруг неё было можно, и оттого признание Ариэлу сильнее отдаёт предательством.

Жозефина торопливо вынимает пальцы из рук Ариэла и так же торопливо, сбивчиво, несдержанно снимает свою брошь - золотой парусник, бороздящий усыпанные драгоценными камнями волны, чтобы вложить её в братские руки вместо своих пальцев. Крепко сжать. Они все под одной крышей, все одной крови и все одной фамилии - никуда им от этого не деться. Она бы хотела объяснить ему подробнее, и про похищение, и про спасение, и про день, когда они все должны были ехать в Орлей - как знать, может, уедь она и Иви в тот день в Вал-Руайо, ничего бы и не было, но пока выходит только порывисто вываливать на неподготовленного к такой правде Ариэла факты. Ты наследник Дома Монтилье - факт, тебе нельзя погибать на войне - факт, я выхожу замуж за человека, который подготовил мое похищение и стравил антиванские знатные дома - тоже факт.

- До... до свадьбы я продолжу работать. Подготовлю все документы. Я всегда буду здесь, чтобы помочь, но я больше не могу управлять домом сама, от своего имени, Ариэл. Мне жаль, что тебе придётся пожинать результаты моих ошибок.

Отредактировано Жозефина Монтилье (2022-11-05 18:54:38)