Минратос встретил их шумом и суетой крупного города. Гул не смолкал весь их путь, всюду сновала городская стража и закутанные в темные плащи маги различной степени подозрительности, чьи острые капюшоны были надвинуты на голову. Тевинтерская мода была на руку всегда – сокрытое тенью капюшона плаща лицо ни у кого не вызывало таких уж подозрений. И рабы. Всюду. Частные и государственные, и все совершенно разные. Были и довольные жизнью, сытые, хорошо одетые, носящие с гордостью гербы семей, которым служат (забавно, что даже самый бедный магический род придумывал себе какой-то знак, чтобы ничем не отличаться от знати). Встречались и абсолютно несчастные, уныло таскающие громадные телеги с товарами под окрики своих хозяев. Минратос – сердце Тевинтера. И сердце работорговли. Иногда кажется, что кровь рабов впиталась в каменные дороги под ногами, а под самим городом текут багровые реки, питающие его. Пороки и грязь въелись в высокие стены, проникли далеко под землю и продолжают гнить дальше, распространяя свое зловоние. И всё это скрыто внешним лоском, которым, если забыть обо всем остальном, можно даже насладиться. В древних камнях покоится история мира; в старинных библиотеках мирно спят вековые знания; всюду бесчисленные вывески, мерцающие магическим светом. На гербе Тевинтера изображен золотой дракон, и столица его – сама похожа на огромного древнего спящего ящера, с яркой цветастой чешуей и искрами, которые вырываются из ноздрей на выдохах. Он умирает изнутри, его органы давно гниют, а кровь – почернела. Но снаружи он всё еще жив и, кажется, даже представляет угрозу для внешних врагов.

В Каринусе, отчего-то, не ощущается такой… стагнации и духоты. Может от того, что Каринус – родина одного из самых могущественных домов Империи? А Павусы всегда были достаточно… приятным родом. Знания о семьях, которые, казалось, намертво были вбиты Данариусом в голову Фенриса, конечно, поистерлись, но основное он всё еще помнит, например – выдающихся представителей. Хотелось бы верить, что более процветающий Каринус (в первую очередь, своей атмосферой) заслуга Павусов, мнение которых, надо думать, имеет немалый вес в решении городских вопросов. Да, и признаться честно, мысль «благоприятное влияние Дориана» самую малость (сильно) грела сердце Фенриса.

Впереди их процессии ехал Марк. По-подростковому мелкие фигуры двух эльфов на переднем плане вызвали бы больше вопросов, чем молодой мужчина – его вид как раз-таки вопросов не вызывает вообще. К лучшему. Потому что Фенрису в больших городах лучше бы в принципе не появляться; тут, наверное, каждый второй стражник знает наизусть подробное описание специфической внешности самого страшного преступника Тевинтера. Стоит, кажется, позволить мелькнуть пальцам с метками, как на Фенриса тут же сбежится вся местная стража и охотники за головами; причем они сначала помогут друг другу Лириумного Призрака схватить, а уж потом начнут пытаться делить добычу. Однако, как говорится: хочешь что-то хорошо спрятать – положи это на самом виду, а в толпе прочих горожан столицы скрыться гораздо легче, нежели на открытой полупустой улочке деревеньки. Главное не вываливаться прямо перед стражей и не ввязываться в конфликты. Хотя очень хотелось. Буквально руки чесались из-за окружающей несправедливости. Скажем, схватить хлыст, которым солдат только что ударил раба, и самого его этим самым хлыстом отмудохать так, чтобы от кожи одни лохмотья остались.

Они ненадолго заезжают в небольшую таверну, чтобы перевести дух и подкрепиться. Маркус мрачнее тучи, как и Фенрис, одна Аша сияет и радуется. Поразительная способность во всем находить плюсы. Неудивительно, что она самая первая нашла с Дорианом общий язык, и они быстро подружились – маг ведь такой же. А Фенрис… что ж, стоит признать – его, видимо, просто притягивает к таким вот жизнерадостным личностям, которые отрыгивают солнечный свет. Не то, чтобы он сильно жаловался, по крайней мере, с серьезным лицом – эльф отчетливо понимает, что чужой оптимизм и вера в доброе, светлое, вечное помогает и самому не опускать руки.

Марк пьет эль с кислым лицом и безо всякого удовольствия. Фенрис – тоже.

— На вкус как моча, — морщится тевинтерский беглец, заглядывая в кружку в руке. Он, само собой, не ожидал от местного пойла качества разряда вина из погреба Дориана, но настолько дерьмовый вкус выпивки стал неприятным сюрпризом. Во всяком случае для того, кто у кого страсть к алкоголю стоит на третьем месте, сразу после страсти к одному некроманту и яблокам.

— Понятия не имею, что мы ищем, — честно отвечает эльф, пожимая плечами, — боюсь, наша задача – разобрать завалы до того, как подъедет эксперт, — под экспертом подразумевался Дориан. На саму Мэйварис свалились дела. Фенрис, понятное дело, хоть и знал о магии значительно больше простого обывателя (вообще, он удивительно подкован в вопросах того, к чему питает крайнее недоверие), он всё же в своих знаниях сильно уступал обученным магам.

— Развалины старого поместья, — добавляет тевинтерский беглец, вновь пожимая плечами; ничего необычного, они уже забредали в заброшенные остатки эльфийского величия по просьбам Инквизиции, так что в том, чтобы покопаться в погоревшем десятилетие назад имении тоже не видит ничего сложного. Да и руками он работать любит. И головой любит. И руками.

Во всех смыслах.

— До чего же мерзкое пойло, — морщится Фенрис, допивая эль, а затем протягивает кружку Аше, — возьмешь мне еще?

Долийка вытягивает лицо.

— И со словами «какая гадость» ты собрался выпить вторую кружку? — с сомнением спрашивает Аша.

— Да. Именно так. Чтобы собственная рожа на каждом углу не бесила так сильно, — он имеет в виду плакаты с кричащими заголовками вроде «разыскивается» и «особо опасен». Чем ближе к большим городам – тем больше таких листовок попадается. И кто их только штампует в таком количестве?.. Фенрис готов поклясться, что на паре из них были пририсованы сверху усы… Уж не рукой ли adore, когда тот был в Минратосе? Или это Тилани так развлекается?

Или Зевран. Или Изабела.

Сколько у него друзей, которые могли бы счесть смешным пририсовывание усов к розыскному портрету Фенриса. Хотя, раз уж на то пошло, это и впрямь забавно.

Аша, вздыхая, поднимается с места и идет за добавкой. Тевинтерский беглец, посматривая в её сторону, поправляет капюшон, одновременно с этим обращаясь к Марку:

— Что тебя беспокоит? — это очевидно. Парень даже не поел ничего. Фенрис, конечно, тоже, но эльф вообще мало ест. В безмерных количествах он готов жрать только яблоки и любые блюда из них. — Ты не доверяешь Тилани? — с сомнением спрашивает тевинтерский беглец. Это даже звучит дико. Вряд ли, как ему кажется, Маркуса так волнует само их присутствие в Минратосе; Каринус тоже не самый маленький город Империи, но там сопорати не приобретает настолько депрессивный вид.

Отредактировано Фенрис (2022-01-30 00:53:09)

О. Действительно. Фенрис совсем забыл о том, что Маркус жил в окрестностях Минратоса когда-то. До того, как собственный отец продал его в рабство, чтобы закрыть свои долги. Надо думать, чувства и воспоминания парня сейчас одолевают не самые радостные. Сам Фенрис испытывает, вероятно, примерно такие же эмоции, когда они находятся близ Неромениана. Лицо эльфа приобретает несколько виноватый вид. Он неловко ведет плечом и прикрывает глаза, вздыхая.

— Прости, Маркус. Я не подумал об этом, — искренне раскаивается тевинтерский беглец. Справедливости ради, его «я не подумал» было ожидаемым. У Фенриса даже с понимаем своих чувств до сих пор проблемы, чего уж говорить о чувствах окружающих людей?.. Он совершенно фантастически умеет пропускать какие-то важные детали, связанные с эмоциями, потому что всегда рассуждает с позиции логики. А логика – она прямолинейна. В ней нет места волнениям и переживаниям. Так что такие важные вещи Фенрис слишком часто из виду упускает; он, конечно, пытается проявлять эмпатию в этом смысле, но в сорок лет учиться таким вещам малость… сложновато.

— Мы здесь не задержимся, — обещает эльф, коротко кивая. Пусть он и не подумал о том, что чувствует Марк, оказываясь подле Минратоса, однако понять его чувства он вполне способен. Даже несмотря на то, что огромный кусок биографии парня – пробел в знаниях Фенриса. Это, конечно, взаимно. Он так же не распространяется о своей жизни в рабстве или о том, что у него есть сестра, которая ему не сестра. Есть вещи, о которых говорить слишком сложно вообще с кем угодно, поэтому проще просто делать вид, что их нет и радоваться, что никто не тащит клешнями, вынуждая душу наизнанку выворачивать ради ублажения чужого любопытства. Марк, наверное, того же мнения. Они оба не суют носу туда, куда не просят, боясь растормошить старые раны. Аша, в целом, тоже. Спросив однажды у эльфа и получив честное «я бы не хотел рассказывать о тех временах» в ответ, она больше не возвращалась к этой теме. Вероятно, в случае с Маркусом у нее был приблизительно такой же опыт. Аша крайне болтлива и любопытна, но, в отличие от них двоих, прекрасно умеет в эмпатию. Как и Дориан. Фенрис, тихо вздыхая, вновь думает о том, как ему сказочно повезло с любимым мужчиной.

Аша возвращается с кружкой эля и ставит её перед тевинтерским беглецом, вздыхая, что он так сопьется.

— Ну, за семь лет в Киркволле же не спился, — Фенрис делает несколько глотков.

— А что, ты там чаще пил? — интересуется долийка; тевинтерский беглец замечает, как она кидает какой-то… красноречивый взгляд в сторону Марка. И что это за игра в гляделки?..

— Чаще. Вообще не просыхал, — фыркает эльф, — коротая время между многочисленными убийствами, — он приподнимает чашу вверх, салютуя мертвым врагам, после чего в несколько глотков опустошает её и вытирает губы тыльной стороной ладони, — нам нужно за город, на восток через лес, — произносит эльф, надеясь, что Марку от этих новостей станет лучше. Всё-таки, место отдаленное, замкнутое (как понял Фенрис из письма), это уже не совсем Минратос.

— Мы готовы ехать?

— Должен, — не соглашается Фенрис, — мы не случайно сбившаяся на дело кучка наемников, — он хочет сказать, что они, вообще-то, семья. Да, странная, но – какая разница? Фенрис считает своими братьями человека и гнома, а сестрами – двух человеческих женщин, так что удивительного тут ничего нет. Скорее уж наоборот, найти кого-то вроде детей в лице еще одного человека и эльфийки родом из долийцев было чем-то даже вполне ожидаемым. Так что Фенрис и впрямь разочарован собой. Сколько бы лет он не пытался научиться эмпатии, умению хоть как-то думать о чувствах окружающих его близких, всё равно через раз наступает на одни и те же грабли, рассуждая только с позиции логики и здравого смысла. Во всяком случае, ему хочется верить, что каждая подобная ошибка – обучает, а не проходит бесследно. Хотя безусловно сложно представить, сколько лет ему еще нужно набивать шишки, чтобы научиться мыслить шире сразу, а не только после того, как макнули носом в собственное дерьмо.

Фенрис почти неслышно вздыхает. Ранить Марка не хотелось, но вышло как всегда. Остается лишь порадоваться, что они с Ашей знают мрачного лириумного эльфа достаточно хорошо и точно понимают – это всё не специально. И даже не потому, что он думает только о себе. Просто тевинтерский беглец так устроен.

— Я бы не выбирал дорогу через город, если бы подумал чуть дольше десяти минут, — сокрушенно качая головой, Фенрис поднимается с места. К счастью, припасы пополнены, трапеза окончена, так что у них больше нет причин задерживаться в столице.

Всю дорогу до ворот Маркус ворчит, и тевинтерский беглец не может отделаться от ощущения дежавю. Сначала сокращали зря, могли бы и обойти. Потом погода ужасная. Дорога разбитая в хлам, мыски задевают торчащие камни и впиваются в подошвы обуви. Идущий босиком в тоже самое время Фенрис делает очень сложное лицо – ему вполне нормально. Нет, ну понятно, столько лет с босыми пятками. Там уже не пятка, а шлифовальная бумага. Пятками Фенриса можно кожу отшелушивать, или даже доски делать гладкими, без единой занозы. Дориан ни разу и слова не сказал по этому поводу, но тевинтерский беглец уверен, что маг любит в нём абсолютно всё… кроме пяток. У самого лорда Павуса пятки гладкие, естественно, и мягкие, он-то босиком по улице годами не шарахается. Фенрису они очень нравятся. Пятки Дориана, понятное дело, а не улицы и годы.

Хотя, проклятие, этот маг Фенрису вообще целиком нравится. Просто «от» и «до», без всяких «но». Быть… таким идеально попадающим во все вкусы эльфа, таким потрясающим мужчиной должно быть объявлено вне закона. Это какая-то магия крови без магии крови!

В потоке собственных мыслей тевинтерский беглец не сразу замечает, что Маркус немного отстал. А когда обращает на это внимание – задумчиво хмурится, однако не кидается с расспросами. С некоторых пор эльф пытается избавиться от своего маниакального желания защищать Ашу и Марка, сдувать с них пылинки и всячески оберегать. Им нужна свобода, они взрослые люди. Они и при первой встрече-то не были детьми, а сейчас и подавно. Так что эльф наблюдает, но не наседает, предполагая, что если парня что-то серьезно беспокоит, то он скажет об этом сам.

Ну или не скажет. До уха доносится «эль и правда дрянь». Фенрис, застывая, встает вполоборота и смотрит на Марка через плечо. Тот выглядит… неутешительно. Держится за живот, едва дышит, и его лицо приобрело приятный бедно-зеленый оттенок. Фенрис подозрительно сощуривается, провожая взглядом сопорати, сошедшего в дорогу в сторону кустов. Аша, было, порывалась пойти с ним, но получила резкий отказ. На лице у неё тут же отразилась грусть. Долийка привыкла и знает, что Фенрис может быть очень резким и даже грубым, но Марк всегда был с ней осторожен в выражениях. Аша, вполне очевидно, сейчас не понимает, что сделала не так.

— Ты не виновата, — произносит тевинтерский беглец, оказываясь рядом и касаясь пальцами плеча эльфийки, — он тоже, — Фенрис кивком головы указывает в сторону Марка, — просто не в себе.

Аша поджимает губы и как-то безжизненно кивает.

Через пару минут сопорати возвращается и выглядит едва ли лучше, чем прежде. На лбу у него блестит испарина, и прежде, чем он успевает запротестовать, Фенрис, строго сощуриваясь, поднимает левую руку, без когтистой перчатки, и касается пальцами лба парня. Холодный, жара нет. Правда, это эльфа вообще не успокаивает.

— Может лучше вернуться? Отложим до завтра, если ты плохо себя чувствуешь, — предлагает он, но Марк, выглядя всё так же погано, отпихивает руку эльфа, заверяя, что всё в порядке. И вообще, еще и завтра сюда тащиться опять по этим колдобинам он не согласен. Сопорати решительно идет вперед, оставляя Фенриса позади.

«Ладно, — думает эльф, — давай поиграем в эту игру».

О, как он её не любит. Почему у многих его близких такой граничащий с паранойей страх показаться слабым? У Марка. У Дориана. Фенрис боится показаться (оказаться) слабым только физически – что ему не хватит сил защитить или спасти близких, вот это его действительно пугает. Морально сильным же он себя в принципе не считает. Может быть, поэтому ему проще сознаваться в своих страхах. С другой стороны, Фенрису сорок лет. Было бы совсем странно, если бы он вообще ничему за жизнь не научился. Пусть даже настоящая жизнь у него и началась только двадцать лет назад.

Марк просто с завидным упрямством идет вперед, при этом бледность с его лица не сходит. Фенрис перестает что-либо понимать вплоть до момента, когда они оказываются подле покосившихся ворот. Он поднимает лицо, глядя на Марка снизу-вверх и слушая его. Затем переводит взгляд на потертую табличку. Написано на Тевине. Фенрис не умеет читать на Тевине. Забавно. Он знает два языка в идеале, но читает и пишет только на одном из них. Может, стоит попросить Дориана обучить его чтению и письму на тевинтерском?

— Тебе он знаком? Этот Церций, — спрашивает эльф и получает не совсем тот ответ, на который рассчитывал. Слишком расплывчатый. — Как это связано с тобой? Ты ведь не участвовал в боях, — по крайней мере, боевые навыки Марка в их первую встречу были весьма… не очень. Да, он мог дать какой-то отпор, но на Арене, как Фенрис знает, «какой-то отпор» это невозвратный на тот свет. Маловероятно, что сопорати стоял бы сейчас рядом, если бы когда-то принимал участие в боях. Во всяком случае, целый.

— Чего я не знаю, Марк? — эльф озадаченно отводит одно ухо назад.

Марк явно не в себе. Это очевидно даже без наблюдательности Фенриса или эмпатии Аши. Парень его даже не слушает, кажется, безжизненно ступая вперед, сквозь покосившиеся ворота. Тевинтерский беглец быстро смотрит на долийку рядом; она выглядит крайне обеспокоенной. Он сам, надо думать, тоже. Ощущает Фенрис себя в любом случае паршиво. Мерзкое, переворачивающее внутренности ощущение расползается по животу и груди; как острое предчувствие чего-то плохого. Словно вот-вот из-за разваливающихся на части обгоревших колон, меж которых они бредут следом за Маркусом, внезапно выпрыгнут демоны прошлого. И Фенрис не может не обратить внимание, что сопорати идет уверенно, находясь в своих собственных мыслях. Будто ступает по осколкам памяти. Тевинтерский беглец отдаленно начинает догадаться о том, что именно этот долговязый и порой абсолютно безрассудный парень предпочел умолчать о своем прошлом.

— Марк, — почти шепотом зовет Фенрис, отчего-то боясь быть громче. Растревожить этим парня. Или окружающие их развалины. Тут стоит глухая тишина. Даже птиц и зверей нет, кажется. Слышится только скрежет насекомых под завалами и их дыхания – медленные, размеренные Аши и Фенриса, и быстрое, свистящее, у Маркуса. Это пугает. То, как он дышит. Рождает в тевинтерском беглеце острое беспокойство, которое сильнее выкручивает нутро. А Фенрис даже не знает, что сделать сейчас, чтобы вывести парня из ступора. Что-то не так, вот только что именно? Марк бывал здесь, это очевидно. Насколько часто? Что с ним тут делали? Эльфу не обязательно знать всё в деталях, особенно если парню рассказ будет причинять муку, но в общих чертах хотя бы. Чтобы он понимал хотя бы приблизительно, что нужно сделать, чтобы успокоить мечущуюся душу сопорати.

В итоге Фенрис решает озвучить тот же вопрос, что и прежде, в надежде хоть как-то расшевелить парня. Но его «чего я не знаю» утопает в ответном вскрике Марка. «Ничего». Эльф понятливо кивает ему, краем зрения замечая вздрогнувшую Ашу. Парень перед ними продолжает говорить, а Фенрис не может отделаться от ощущения, что тот описывает не Церция, а Данариуса. Разве что только «насильник» не добавил, но судя по набору ёмких характеристик, это, скорее всего, просто по определению следом предполагается. Пронизанный ненавистью и мукой голос Марка разносится по обгоревшим развалинам, рваным эхом отражаясь от оставшихся стен, отдельными кусками торчащих из-под многочисленных обломков. Фенрис поджимает губы и не успевает остановить Ашу, которая недальновидно протягивает руку, чтобы успокоить парня; тот, вполне ожидаемо дергается. А когда оборачивается – дергается уже Фенрис, на целую секунду успевая испугаться, что сопорати вот-вот ударит долийку. Этого не случается и тевинтерский беглец расслабляется, медленно выдыхая; он вдруг понимает, что напряжен был просто до предела, готовый в любой момент молнией сверкнуть к Марку и схватить его занесенную руку. Чтобы Аша не пострадала. Чтобы сам Марк не пострадал – ударь он долийку и, наверняка, после будет просто сокрушен чувством вины и ненавистью к себе. Фенрис предпочтет, чтобы они оба, в случае чего, колотили именно его, а не друг друга. А если обоим вдруг понадобиться кого-то ненавидеть в их троице, лучше пусть ненавидят Фенриса. Общий враг, как известно, сближает.

И вот они доходят до самого главного. Того, о чем тевинтерский беглец начал догадываться, когда завороженный ужасом Маркус ступал вперед: это особняк его первого хозяина. Церций был его первый хозяин. Фенрис не знал его лично, видел только со стороны на паре приёмов Данариуса, а также со слов этого самого Данариуса. Отзывы были самые восторженные. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, какой мразью был Церций, раз уж бывший хозяин Фенриса питал к нему симпатию.

Тевинтерский беглец смотрит на взрослого мужчину, а видит пятнадцатилетнего затравленного мальчишку. Фенрис думает: «Бедный ребёнок». И как же с этим разбираться?.. С былыми травмами.

Да никак. Только высказать их, наверное. Эльфу это, во всяком случае, худо-бедно помогло. Около пяти лет в Киркволле он упорно твердил себе, что у него нет друзей, что ему не нужны друзья. Может быть, так оно и было. Фенрис не нашел в Киркволле друзей. Он нашел там семью. А потом и здесь, в Тевинтере, двух бывших рабов с обостренным чувством справедливости. Затем – Дориана в Орлее, не без участия одного ушлого гнома.

Эльф неслышно вздыхает, поднимая взгляд на Ашу.

— Пройдешься? — он смутно предполагает, что перед ней Марк точно не станет демонстрировать всё, что скопилось на душе. Долийка не очень уверенно кивает, но с места не сдвигается.

Фенрис снова вздыхает.

— Ненадолго. Прошу, — он слегка наклоняется вперед, внимательно глядя на Ашу. Она в итоге уходит в сторону ворот. Сам Фенрис в это время отстегивает Меч Милосердия и прислоняет его рукояткой к торчащему обломку стены.

— Я восхищен тобой, — произносит эльф после секундной заминки, — я бы и близко не подошел к Кастеллум Тенебрис. Это резиденция Данариуса, — Фенрис слегка качает головой, делая пару шагов к Марку ближе, — я просто думаю о том месте, но вспоминаю разом всё, что со мной там делали. Даже сейчас, говорю и чувствую, как страх поднимается по горлу, — тевинтерский беглец останавливается на расстоянии вытянутой руки от Марка, — я боюсь Данариуса до ужаса до сих пор. Мне снятся кошмары с его участием, и когда Дориан меня будит, избавляя от цепких лап кошмарного сна, то прихожу в себя в тот момент, когда в свечении меток заношу кулак для удара. Не потому что я зол из-за видения с участием Данариуса, а потому что напуган им до смерти, — Фенрис говорит все тише и тише, пока его голос не становится больше похожим на шепот. И говорит всё это не затем, чтобы Марк его пожалел (тем более, что сопорати будил эльфа несколько раз и попадал ровно в ту же ситуацию, что и Дориан), а для того, чтобы рассказать: мы всё боимся. Это нормально. Страх заставляет нас быть озлобленными или грубыми, загнанными или лишенными какой-либо способности двигаться. Но они ведь не одни в этой борьбе. Если смогут решиться и позволить кому-то помочь.

— Я не могу избавить тебя от болезненных воспоминаний, но могу быть рядом, если ты позволишь. Не обязательно переживать всё это в одиночку, ты ведь уже не один, — Фенрис чуть заметно качает головой, — разрешишь обнять тебя, Марк?

Он бы обнял и без слов, тем более, что хочет этого. Утешить Марка сейчас это почти физическая необходимость, будто Фенрис задохнется, если не сделает этого. Но он слишком трепетно относится к чужому личному пространству в такие моменты.

— Хорошо. Ты прав, — легко соглашается Фенрис. Маркус вряд ли сейчас способен выслушивать долгие философские лекции эльфа. В идеальном мире бы, конечно, он мог бы завести долгий монолог о том, как важно понимать собственные чувства и не лгать себе. Привел бы в пример самого себя; того, как долго он открещивался от того, что у него появились друзья, или сколько времени обманывался, твердя сутками напролет о собственном равнодушии к Дориану. Правду сложно принимать, и больно, когда успел нагородить самообмана. Разрушается он уж очень мучительно.

Кроме того, всегда есть шанс, что Марк действительно ненавидит Церция, в отличие от Фенриса, который Данариуса сильнее боится, чем ненавидит. В конце концов, они с Маркусом похожи, но не являются идентичными копиями друг друга. Тевинтерский беглец, безусловно, имеет определенные трудности с эмпатией, но у него всё еще есть старая добрая логика, а она подсказывала: мы все разные, и в схожих ситуациях можем испытывать абсолютно разные чувства. Да и Фенрис, в конце концов, затеял разговор этот отнюдь не для того, чтобы помочь Марку, возможно, разобраться в своих чувствах. Их существование, для начала, надо хотя бы признать, а не продолжать закапывать как можно глубже в себя, лелея глупую надежду в то, что вся боль как-то сама по себе со временем рассосется. Это так не работает, к сожалению. Фенрис по себе знает. И сам же от этого страдает, как ни парадоксально. Запихивает как можно глубже в себя наличие единокровной сестры, например. Или как это было с насилием, которое эльф переживал годами в доме Данариуса – он проговаривать это начал только с Дорианом, и то не слишком активно. Ему не стыдно сказать о страхе или признавать свои ошибки, он не боится показаться слабым или глупым, но как только Фенрис думает о ночах в спальне бывшего хозяина, то ощущает себя… испорченным и грязным. Чувствует иррациональный стыд и чувство вины, злость на самого себя. И это сильно мешает жить – после долгих разговоров с Дорианом об этом стало лишь немного легче. Так что Фенрис просто не хочет, чтобы Марк переживал нечто подобное. Раз уж на то пошло, он не хочет, чтобы они с Ашей страдали в принципе по любой причине вообще. Для них тевинтерский беглец желает лучшей жизни. Гораздо лучшей, чем была у него в их возрасте. Даже странно несколько осознавать такие вещи. Он не думал в подобном ключе о Хоук и остальных. Тем лучше, что Марк, пребывая в некотором шоке, внезапно кивает, и Фенрис, чуть расслабляясь, подходит к нему, чтобы обнять. Приходится приподняться на мыски – и когда только тот двадцатилетний парнишка, встреченный в доме одного из магистров в Вирантиуме, успел вырасти в такого лося? Тевитерский беглец, вздыхая, заключает его в крепкие объятия, одной рукой обхватывает талию, кладя ладонь на спину, а другой обнимает вокруг шеи, осторожно, кончиками пальцев, проводя по волосам. Марк отвечает тем же. Заключает Фенриса в объятия не слишком уверенно, но через миг – просто сгребает в охапку, утыкаясь в плечо. Эльф, от неожиданности, негромко охает.

Фенрис, на самом деле, не умеет вести себя в такие моменты. Совсем. Он не знает, что нужно говорить. Да и нужно ли вообще говорить хоть что-то. Может разве что обнять только крепче, начиная мягко перебирать темные волосы Марка. Парня просто прорывает. Фенрис слышит его первый всхлип и ощущает, как собственное сердце рвется на части. Острое сочувствие к парню насквозь пронзает грудь, и тевинтерский беглец делает рваный, словно вибрирующий выдох. Ему больно со всех возможных сторон. Тело горит, будто объятия Марка – раскаленное железо, обжигающее кожу до костей. Больно в груди из-за слёз сопорати. Бедный ребёнок столько времени себя терзает изнутри. Фенрис по-глупому хочет пообещать, что всё будет хорошо, но он не уверен в этом, а лгать не любит. И потому просто молчит, морщась и сцепляя зубы из-за боли в теле, пока Марк не видит.

«В конце концов, — думает тевинтерский беглец, — парню куда как тяжелее и горше, чем мне».

Проходит, наверное, несколько минут прежде, чем плачь стихает. Фенрис не спешит отстраняться, давая возможность Марку самому это сделать, когда будет готов. У них есть время, спешить некуда. Эльф пока продолжает перебирать между пальцев волосы парня, дожидаясь, пока у него прорежется голос.

— Это не всё, — с этими словами Маркус мягко отстраняется, отпуская Фенриса. Эльфу до безумия хочется слабо коснуться занемевшего плеча и ноющих рёбер, но он никакого вида не подает, возвращая своему лицу непроницаемое, но не равнодушное выражение. Не хватало еще, чтобы мальчишка подумал, что вынудил тевинтерского беглеца обнять себя. Что получил эти объятия только из жалости, а не потому что Фенрис любит его, беспокоиться и хочет помочь. Хоть как-то.

— Мне жаль, — эльф опускает уши, — не кори себя за это, Марк. Мы совершаем ошибки. А ты был ребёнком. Что ты мог сделать? — он вовсе не винит его. В конце концов, теперь Фенрис понимает, что разговор о смертях на Сегероне, должно быть, был Маркусу гораздо ближе, чем изначально казалось. Разница в том, что сопорати был подростком. Тогда как Фенрис был взрослым мужчиной, уже испробовавшим свободы, прожившим с Воинами Тумана долгое время, ставший для них братом. И всё же, ему не хватило силы воли… или храбрости… или чего-то еще для того, чтобы сразу ответить Данариусу: «нет».

Они все живут со своей болью, с тем, что когда-то натворили – каждый со своей бедой. И можно оставить как есть. А можно принять её, примириться с ней и извлечь уроки. Второй вариант выглядит гораздо разумнее для ментального здоровья.

— Тебе не обязательно рассказывать просто из чувства долга, — на всякий случай произносит вещи, — есть вещи, о которых мы не хотим говорить и имеем на это право… Иногда мы не хотим, чтобы хоть кто-то вообще в целом мире знал некоторые детали о нас, — Фенрис чуть заметно ежится, поведя плечом. Хоук знает всё о нем. Абсолютно всё. И он бы предпочел, чтобы она не знала каких-то вещей. Жалеет, что рассказал о боли из-за меток. Многое бы отдал, чтобы стереть из памяти магички встречу с Вараньей. Что тут скажешь?.. Фенрис бы и из собственной памяти с удовольствием стер дорогую сестрицу, продавшую своего собственного брата Данариусу за местечко его протеже.

Эльф протягивает руку к Марку, касается плеча парня и чуть сжимает его.

— Тебе не стоит быть здесь, — Фенрис качает головой, указывая в сторону, имея в виду руины поместья, — не хочешь вернуться в город или подождать где-то в стороне?

Отредактировано Фенрис (2022-04-11 20:52:13)