"О, Создатель, сколько и где мы идем по этой проклятой степи? Первое время я считал, потом - записывал. А потом десятник Рондо отобрал свиток, свернул в трубку и заставил сожрать, пригрозив в противном случае засунуть его мне в брюхо с обратной стороны.
Ублюдок. Готов поспорить, что командование не передавало таких приказов. Кому вообще дело до того, что пишут солдаты?
Да и какой я солдат. Я поэтом был. Пока это все не началось, и пока не пришли эти выродки. Пришли сюда, в мой дом, куда их никто не звал...
Нет, не об этом. Об этом и так все знают, зачем повторять? Мы все жили здесь веками, мы не просили приходить и делать нам лучший мир, мы справлялись. И справимся дальше. Если не сдохнем. Как я...

...Проклятье. Почему я это пишу? Потому что Рондо пятый день как развлекает демонов в Черном городе. О, нет-нет, как бы мне не хотелось - это не я. Как бы мне ни хотелось сделать это, как бы моя звенящая от его демоновой палки спина не желала отмщения - болотная лихорадка справилась быстрее. Удивительно, как бывает: сегодня ты, большой и суровый парень, выколачиваешь дерьмо из доходяг-рекрутов - а завтра эти доходяги несут тебя в канаву. Неисповедимы пути... чьи бы то ни было. Так или иначе, впереди - еще чертов марш, и новому десятнику глубоко наплевать, что мы делаем сидя на привале.
Писать получается все меньше: моя голова, мои руки и ноги, все мое тело, кажется, представляет один большой кусок просоленного и высушенного мяса. Лишь одно радует: если им приходится идти столько же, сколько и нам, да еще и тащить на себе все их прибамбасы... которых у нас, ополченцев, просто нет... ха, тогда этим демоновым ублюдкам не позавидует и наг в котелке. Я еще не был в бою, как и большинство из нас, насколько я знаю - проклятье, я и меч настоящий держу в руках всего три недели - но мы их порвем. Я уверен. За нами правда и наше дело. И наша земля.
Мы пришли в эту деревню недавно, мы видели изможденные и испуганные лица тех, кто был там, кто видел и встречал нас, и я видел огонь в их глазах - огонь радости, последнюю искру в умерших заживо судьбах. Старики, бабы, больные... Они надеются на нас, они нас ждали, они поверили нам, как верили сразу. Мы не можем их предать. Я не могу. Мы будем стоять, как стояли всегда. Потому что такова наша суть, наше предназначение.
Вчера прибыли регулярные силы. Профессиональные солдаты - молчаливые, в тяжелой броне, строем. Никогда не видел раньше такого ровного строя, даже на парадах. Смотрю на них и понимаю, почему не остался там, в тылу. Если кому и дано выбросить этих чудовищ в обратно в их безбожную бездну - то только им. А мы поможем. Насколько хватит сил.

...Они идут.
Мне страшно думать о том, что будет дальше, а от одной мысли о том, с чем нам предстоит столкнуться, мой желудок начинает давить на горло, а зубы упорно отказываются попадать друг на друга. Почему я здесь, почему мы все здесь? Мы не воины, никто из нас - мы просто послушали то, что нам говорили. Все эти слова, эти чертовы красивые и гордые слова, о нашей земле, нашем месте, о золоте, о долге и месте в обществе - да кому они нужны, чего они стоят, когда мы все умрем?
Я пишу, чтобы унять этот страх, чтобы поделиться им хотя бы с этой проклятой бумагой, потому что все кто могли мне помочь - сейчас или сражаются, или мертвы. Десятник, новый десятник, я уже не помню его имени, не станет и слушать - ему не до того; как и парням, занятым подготовкой к бою. Я смотрю на них, скользя взглядам по крепким крестьянским рукам, ловлю взглядом отблески пота, заливающего их лица и шеи - и понимаю... да ничего я не понимаю. Я не могу даже заставить себя взять в руки меч и взглянуть в сторону холмов. Парни подняли частокол вокруг деревни - для этого пришлось разобрать несколько этих чудных домиков, потому что вокруг не осталось достаточно леса; но они не были против, они вообще ничего не сказали. Они лишь смотрели на нас, смотрели уходя в дом в самом сердце деревни. прячась в подпол и закрывая за собой двери - и видя их взгляды, мне было страшно.
Мне было страшно как никогда...

...Гром на севере не стихает уже несколько часов. С небес опустились сумерки, но оттуда, из-за холмов, все ярче и ярче разгорается алое зарево. Армейцы ушли за холмы, встречать врага - видимо, именно с ними и дерутся до сих пор, а я ничем не могу им помочь. И не смогу никогда.
Так я думал около часа назад. Пока все не затихло. Все, кроме грохота молний и разливающегося зарева. Словно кровь, льющаяся из распоротого горла, оно заполняет весь горизонт - и мне страшно. Страшно, потому что я чувствую - нет, я знаю это.
Они идут.
Их не остановил даже Антаам. Что ж, если так... Я смотрю на свой меч - кусок плохо выкованного железа с кое-как обмотанной тряпкой у самой гарды, я затягиваю свой пояс, вышитый еще моей мамой десяток лет назад, дабы не уронить штаны в самый неподходящий момент. И я заканчиваю этот дневник. Уголь поверх бумаги - интересно, сколь многие из нас превратятся в такой же уголь на это утро?
Не знаю, смогу ли забрать хотя бы одного тевинтерского ублюдка с собой - но попытка - это то, что я смогу сделать.
Во имя нашей земли и свободы. За тот выбор, что я сделал сам, за тех стариков и женщин, что сделали этот выбор и сейчас дрожат за нашими спинами.
За Антиву."

- Эй, Сервий, ты там уснул? - дородный, крепко сбитый мужчина с размаху опускает тяжелую ладонь на плечо сидящего на поваленной бочке товарища, и тот едва не валится на спину, выронив маленькую книжку в самодельной обложке из грязной кожи себе под ноги. Столь бесцеремонно отвлеченный от своего занятия, боец с инсигнией фрументария разражается точной и острой серией не очень-то печатных выражений, приводя окружающих в восторг и шумное веселье.
- Когда-нибудь ты уснешь и не проснешься, Луций. - проворчал боец, поднимая книжку и взмахом руки стирая налипшую грязь. Впрочем, это было не так уж и необходимо: копоть, обугленный угол, широкая прореха и высохшая кровь, пропитавшая страницы дневника, выглядели куда значительнее жидкой грязи, что вот уже пару часов месил сапогами передовой отряд Потерянного легиона. -  Что у тебя? Неужели ты что-то нашел?
- Найдешь тут после "сукиных", как же. - проворчал кто-то из отряда, скрываясь за спинами товарищей. - Кебаб по-кварински, и тот пережаренный.
- Меньше болтовни, больше поисков. -  фрументарий был определенно не в восторге от настроений своих солдат, в чем не стеснялся показывать вид. - Привал окончен. Приступить к исполнению.

"Хотя что тут исполнять." - подумал Сервий, пинком откатывая пустую бочку и глядя куда-то вокруг себя и глубоко вдыхая тяжелый антиванский воздух, густо пропитанный смрадными ароматами дыма и пепла, жженой шерсти и паленого мяса. А он-то думал, что это в трюме галеаса неприятно пахнет... наивный.
Первая рота XV-го, "Седьмые сыны", силами благодарных боевых товарищей метко прозванные сынами сукиными, поработала с несчастной деревней на славу, вместо прямого штурма совершив на вершине холма какой-то их проклятый ритуал и обрушив на головы оборонявшихся огненный шторм. У несчастных кунари не было шанса: те, кому хватило ума выскочить из-за частокола, не представляли собой не то что организованную силу, они и на людей-то не походили. Да, людей: обыскав тела погибших, команда фрументария не нашла среди них ни одного коссита, эльфа, гнома и Создатель ведает кого еще. Все люди, все антиванцы. Изменники, продавшие человечество серым ради спасения собственных шкур.

...Так он думал - незадолго до того, как наткнулся на тело хозяина того самого дневника. Признаться, это было действительно странно: совсем еще молодой парнишка, совершенно безоружный, валялся в луже собственной крови, прижимая эту книжку к груди, словно щит. Не самый лучший щит, разумеется: клинок неизвестного легионера пронзил ее словно тряпочку, а затем вспорол грамотею брюхо и глотку; видя эту картину, фрументарий заинтересовался из чисто практических побуждений - кто знает, а вдруг это какой офицер, и записи его важны?

Все оказалось зря. В этой книжке не оказалось ничего важного - для похода. Ни схем, ни приказов, ни планов - лишь кривые, нескладные строки дневника городского идиота, решившего пойти умирать во имя Кун. Или все же не Кун? Может быть, за что-то другое?
"Проклятье." - сплюнув под ноги, Сервий двинулся назад, к деревенскому центру - туда, где до сих пор дымились самые большие развалины, чадя серо-черным пеплом в не менее серое, безрадостное и душное небо. Мысли, приходящие в его голову, несли в себе не больше жизни, чем то, что окружало их со всех сторон.

- Внимание, взвод. Слушай мою команду. Приступить к разбору этих развалин. - зычный и гулкий голос разнесся вокруг, собирая недовольных солдат. Впрочем, не скажи он это - и им все равно едва ли было бы чем поживиться. Даже не ударь сюда колдуны, в этой нищей деревеньке едва ли было что-то ценное и раньше. - Генерал и основные силы будут здесь не позднее чем к закату. Шевелись!

И, отдав эту команду, он опустил плечи и шагнул ближе к руинам. Дымящимся углям, кускам камня, дерева и оплавленного металла, серо-белому пеплу, что словно снег засыпал мешанину из обожженного строительного мусора, голых скелетов и обгоревшей плоти.
Фрументарий Сервий Терций Канис смертельно устал.

Отредактировано Максвелл Тревельян (2021-10-03 00:13:34)