С тех пор, как Дориан вступил в Инквизицию, время шло то слишком быстро, то слишком медленно. Это трудно было описать словами, но зато вполне можно было ощущениями. Чувство неспокойствия порой пробиралось в сердце и копошилось там, требовало действий, шептало на ухо голосом отца не то советы, не то обвинения. Хотелось начать что-то делать в направлении своей цели облагородить Родину – и немедленно. И чтобы это как-то помогло Инквизиции, конечно. Её Инквизиторство, Эвелин, так много работала, что на прекрасной аристократичной коже появились небольшие морщинки и лёгкая тень под глазами. Отнюдь не портящие красоту, но ведь она совсем себя не берегла! Как можно было смотреть за таким спокойно, в самом деле?

В желании снять хотя бы часть забот на свои плечи, Павус несколько раз продвигает идеи о том, как можно бороться с венатори. Его соотечественники, с чего-то решившие, что Тевинтеру нужно такое величие, определённо зашли слишком далеко. И раз уж ситуация позволяла, то от убийства пары таких людей ничего внутри мага не трепетало. Но сердце, однако, наполнялось воодушевлением от того, что это, возможно, поможет приблизить его мечту к реальности. Мэйварис в своих письмах чуть посмеивалась над его запалом, заразным и ярким, но воспринимала всё всерьёз. И полностью поддерживала. Этого хватало, чтобы быть готовым отправиться хоть куда.

Не то чтобы Дориан предполагал, что «хоть куда» окажется Орлеем, но за долгие скитания с Инквизитором можно было уже начать спокойно смотреть на многие городки и деревни без тени смутящихся чувств. Леди Монтилье абсолютно настаивала, что с напарником, которого ему выделили (очень мило со стороны советников, но право слово, с убийством своих бывших сограждан он бы справился и сам), нужно увидеться до задания. К чему были нужны такие формальности оставалось загадкой, но Жозефина знала своё дело и едва ли Павус собирался в это лезть. Вне всяких сомнений, посол знает, что делает.

На это можно надеяться, когда их взгляду предстаёт Серо.

Город не кажется простым, скорее загнанным какими-то обстоятельствами в угол. Они проезжали окольной дорогой в объезд, прежде чем всё же зашли на путь к единственному посту, ведущему в поселение. И даже там, в деревьях, мнилось движение. Нетрудно предположить, что это могли быть и бандиты, что решили не нападать на странных путников, укрывающихся в плащах от раннего мороза. А жаль, седло немного натёрло и мышцы просили движения, чтобы кровь снова разогналась по телу. Он бы с удовольствием немного поупражнялся на ком-нибудь не слишком добронравном. Из соображений припугнуть больше, нежели правда убить.

- Право слово, мы едем в самый жуткий уголок Орлея, леди Монтилье? – его голос чуть весел и тих, едва перебивает порыв ветра, запутавшийся в кронах деревьев где-то высоко, - Чем дальше мы заезжаем, тем больше у меня ощущение, что мы едем на званый ужин моей бабушки. О, Создатель, на этих ужинах если тебя не осудили за цвет воротника, то заказали убийство!

Павус смеётся негромко, но весело, разумеется, преувеличивая масштаб трагедии. Но на балах своей дражайшей бабули, когда ещё приходилось туда ходить, он бывать совсем не любил. Когда вечера устраивали родители или кто-то ещё, как правило, было проще. Особенно когда отец изначально заходил в помещение так, как подобает магистру. Все, кто оказывался положением ниже, медленно вдыхали и выдыхали. А потом будто снова звучала музыка и вечер продолжался.

Когда входило сразу несколько магистров, можно поклясться, кто-то падал в обморок на задних рядах. Одних этих мыслей достаточно, чтобы смех стих, а сам он чуть поёжился, поводя плечами. Вёл ли людей страх или благоволение, но это определённо стоило менять. Слишком часто ему приходилось сталкиваться с юнцами, что уже мнят себя магистрами, ждут смерти родителя, лишь бы занять его пост.

В каком-то роде он и сам надменный юнец, только в другом ключе. Достаточно неприятном отцу, чтобы нахождение близко к Тевинтеру, к его границе, уже вызывало неприятные воспоминания, встающие ребром поперёк горла.

- Каждый раз, когда оказываюсь в Орлее, чувствую себя, как дома, - признаётся легко, изображает рукой в воздухе какую-то непонятную фигуру, пожимая одним плечом со смешком, - Только дома цвета не такие броские и насыщенные, и ткани не так много. Да и тут сложнее раздобыть хорошую выпивку без определённых связей – это самое печальное и несправедливое.

Когда лошадь резко поворачивает на мост, то к стуку копыт по камню добавляется лёгкий звон ремней одежды под плащом. Непроизвольно он ёрзает в седле и сдержанно поджимает губы. Ему действительно некомфортно так долго ехать, но очевидно, что они почти на месте, потому возмущение не имеет смысла. Ко всему прочему, Павус прекрасно осведомлён о том, как от долгого пути устала Жозефина. Это было видно по её куда сильнее сжимающимся пальцам на поводьях, когда они проезжали кочки и ямы.

- Это и есть тот самый Серо? – уточнение ни к чему, Дориан по снизившейся скорости понимает, что они приехали, но тон его почти отмечен любопытством, - Выглядит немного живописнее кладбища. Тут и надгробия со стеклом, интересно?

Когда они всё же останавливаются полностью, Павус слезает с лошади первым. От резкого прыжка на ноги мышцы сводит и тянет, но он не даёт себе перерыв сейчас. Ещё чуть-чуть и можно будет требовать лучший виноград и удобное кресло в этой таверне. Если такое было. Если не было, то он просто подушку на него положит и всё равно на остальное.

Обойдя лошадь, он помогает остановиться вороной с белой проточиной лошади Жозефины, придерживая за поводья. Протягивает к послу руки, чтобы та могла опереться на его плечи ладонями, и её можно было куда более легко спустить на землю, не заставляя лихо спрыгивать. Он держит свою спутницу ещё какое-то время, пока лёгкая дрожь в ногах не пройдёт. Путь был долгий, а перерыв они решили не делать ради того, чтобы не затягивать прибытие. Венатори не ждали, так что дело было срочное.

- Нам нужно что-то согревающее! – он тихо усмехается, отпуская Монтилье и отступая, чтобы немного пройтись – хоть пара шагов уже приятно ощущается в теле, а мышцы благодарно стонут в унисон со стоном уже Дориана, - Очень нужно.

Коней они привязывают у небольшой конюшни, подводя ближе к жёлобу с водой. Напоследок маг чуть гладит своего коня, ретивого и не всегда послушного, как и он сам, впрочем. Тот фыркает и лезет под руку, вызывая смягчённую улыбку. Ладно, справедливо, устали они оба. На острое ухо он обещает скакуну принести яблок и морковку.

В таверне их встречает не самые дружелюбный в мире трактирщик. Впрочем, дружелюбие – это не про Серо, что легко понять даже просто на подступах к городу. Он казался будто окутанным мистическим туманом, хоть и при этом не лишённым каких-то очаровательных тайн. Хотя, наверное, не все проезжие считают это очаровательным.

Сняв комнату для переговоров, они заказывают дополнительно горячий ещё морс. Это было определённо лучше, нежели вообще ничего не пить, хотя он определённо предпочёл бы сок из других ягод. Немного перебродивших.

Стулья, вопреки ожиданиям, оказываются сносными, хотя Дориан пару раз припоминает в разговоре с Жозефиной, что даже архитектура и наполнение Скайхолда нравится ему куда больше. А там, вообще-то, всё ещё оставались дыры в стенах. И окно у его любимого закутка в библиотеке было треснувшим.  А в подвале зачем-то до сих пор лежит огромная головка сыра назначение которое он не знает… И, наверное, никто не знает. Судя по твёрдости – есть его нельзя было ещё пару столетий назад, пока этот сыр был в корове, ещё в виде молока.

Ожидание скрашивают незатейливые беседы обо всём и ни о чём. Дориан охотно обсуждает с Жозефиной именитых визитёров посла, их одежду, манеры, абсолютно абсурдное порой поведение. Сам Павус рассказывает о некоторых случаях на званых вечерах в Тевинтере. Они даже смеются над тем, который закончился тем, что дочка именитого магистра упала в виноградники и запуталась, но в итоге, провисев там, объела половину ближайших к ней кустов. А это оказался безумно дорогой сорт винограда, гроздь которого стоила столько, что даже думать больно. Магистра можно было раздеть буквально до трусов в уплату долга. Жаль этого не случилось.

Когда же наконец раздаётся приглушённый стук, то настроение в комнате немного сменяется. Становится тягучим и серьёзным. В проёме, ведущем в коридор, Дориан успевает заметить ещё две фигуры, хотя не то чтобы акцентирует на этом внимание. Первым делом взгляд цепляется за… поклон? Вопросительно приподняв брови, он подавляет смешок где-то в горле, отказываясь верить в то, что это тот эльф, которого Варрик описывал. Нет, конечно, красочные описания мастера Тетраса – это одно, а реальность – совсем другое, но образы не сложились и стало немного веселее.

У Дориана появляется нелогичное желание обрядить эльфа в цветные ткани Орлея и посмотреть на поклон ещё раз. Сдержать смех становится всё труднее, потому он просто улыбается, кивая в знак приветствия и не рискуя сразу заговорить, оставляя это Жозефине, которая выглядела ничуть не менее озадаченной. Но скрывала это весьма умело.

- Дорога из Тевинтера редко бывает лёгкой, - всё же произносит спустя паузу, после всех разминок, не стремясь быть вежливым и встать с насиженного места для полагающегося приветствия, - Сужу по себе. Правда, мой путь скрашивал алкоголь. Он что угодно превращает в мечту, если это Белый Срез, не такой старый, как хотелось бы, но прекрасный, как утро, когда понимаешь, что больше никому ничего не должен.

Тихо вздохнув, он всё же поднимается на ноги, когда Жозефина осыпает его регалиями. Которых у него нет. Звучит что-то про терпение и высокие таланты, а затем про борьбу с деспотией Тевинтера и много-много-много слов. Среди которых почему-то нет абсолютно обоснованного обвинения в бесподобной красоте и отличном чувстве вкуса.

- Дориан Павус, к вашим услугам! – усмехается, разводя руками и тут же обращая внимание на сильно сузившиеся зрачки эльфа, на зародившееся в мышцах напряжение, умело игнорируемое магом, - Список моих заслуг не содержит очень важных деталей, но думаю моё очарование главный козырь в рукаве в борьбе с венатори.

Фенрис, слушая леди Монтилье, с нечитаемым лицом наблюдает за тем, как она проплывает мимо него к дверям. В нос ударяет аромат кофе и желудок немного сводит от голода. А еще ему просто нравится кофе. Жаль, что в придорожных тавернах его подают совсем нечасто – Фенрис бы с удовольствием только его и пил. Даже заменил бы им терпкий вкус хорошего вина.

Он не очень понимает, зачем тут Аша и Марк, но не смеет спорить. Замершие возле дверей спутники смотрят на него; эльф, в ответ, пожимает плечами, а затем коротко кивает. Оба тут же проходят смелее в комнату, Марк, при этом, заметно расслабляется, коротко взмахивает рукой в знак приветствия и называет своё имя. Ёмко. Лаконично. Без лишних «здравствуйте» или «до свидания». Все же, их милая долийка права – они похожи гораздо больше, чем хотелось бы. Марку просто не хотелось бы из вредности. Фенрису бы не хотелось, потому что в мире станет на одно озлобленное существо больше.

— Andaran atish’an! Моё имя – Аша, — и только у этой эльфийки постоянно прекрасное настроение и дружелюбие, которое смотрится в этом городе слегка сюрреалистично. Но немного разряжает обстановку. Она широко улыбается всем и сильнее всего походит на ушастое солнышко, заглянувшее в помещение. Неудивительно, что Фенрис без проблем может строго отчитать Марка, но каждый раз встречаясь с большими, полными светлых надежд, глазами Аши – теряется и смягчается.

С этой частью встречи они, кажется, официально закончили, и леди Монтилье продолжает говорить теперь уже о деле. Эльф слушает её, внимательно следя за дипломатом глазами, на его лице вежливое дружелюбие, хотя присутствие рядом тевинтерского мага вызвало желание стоять с угрюмой миной и всем своим видом демонстрировать, что этому Дориану лучше катится туда, откуда он выкатился. Но Фенрис очень старается следовать совету (просьбе?) Варрика не рубить с плеча и не строить морд. Да и сам себе эльф старательно напоминает, что не всё маги плохие. Убивает не магия. Убивают люди. Магия только оружие, и в руках неправильных любой меч, даже самый славный, способен нести лишь смерть и горе.

Пока не звучит фамилия «Павус». Все притянутое за уши дружелюбие Фенриса слезает лоскутами с его оскаливающегося лица. Он сжимает зубы, морщит нос и сводит брови, с непередаваемой злобой глядя на мага перед собой. Сильнее всего эльф сейчас оправдывает своё имя, становясь похожим на бешеного волка. Или на дикого пса, как говаривал Андерс.

Павус. Варрик в своих письмах, кажется, вполне намеренно опустил эту важную деталь. Фенрис абсолютно глохнет к словам леди Монтилье. На свое счастье, а иначе обязательно бы обязательно и на ней свою злость сорвал, попросив не обходить столь изящно правду: «пробыл в Тевинтере долго». Он был рабом. Эльф предпочитает называть вещи своими именами. Рабом у точно такого же тевинтерского магистра. Они все одинаковые. Может быть, из них и есть приличные, даже благородные маги, но таковыми они остаются ненадолго – в магистериуме не задерживаются. Они или уходят с поста (добровольно или не очень) или стремительно обращаются в себе подобных. Иначе там просто не выжить – слабым в магистериуме не место. Таких там едят на обед, а потом жалуются, что невкусно было. Свежи еще в памяти эльфа красочные разговоры с Данариусом. Ну, как разговоры?.. Ему просто необходимы были свободные уши, которые будут его слушать и понимать, о чем речь, чтобы не забывать своевременно восторгаться великолепием хозяина.

— То есть, магистр Павус, — с отвращением выплевывает Фенрис, начиная чуть чаще дышать, пока леди Монтилье – надо отдать ей должное – сохраняет необыкновенное спокойствие и в условиях назревающей катастрофы предлагает вина или горячего морса.

«Кое-какие моменты миссии, — с презрением повторяет про себя эльф, сжигая мага перед собой взглядом, — например те, что я должен буду целовать нежные пятки тевинтерского магистра?»

Его грудь вздымается от возмущения, когда маг замечает, что он не магистр. Вообще-то.

— Пока нет, — рычит Фенрис, теряя остатки человечности.

— Lethallin, — тихо зовет его Аша, максимально мягко, будто касается своим голосом кожи эльфа, начавшей гореть. Из-за злобы места, где метки соприкасаются с одеждой, болят.

— ЧТО?! — он оборачивается к ней, и лириумные татуировки коротко вспыхивают. — Kaffas, я прикончу этого грёбанного гнома! — что ж, по крайней мере, трудами Аши, Фенрис, всё-таки, отдирает от мага свой пылающий яростью взгляд и вектор его гнева смещается в сторону Варрика. Взбешенный эльф начинает расхаживать по комнате, рыча проклятия не тевине. Бурно размышляет, хрипя себе под нос, что зря послушал Варрика. И вообще, какой он глупец, надо было сразу отказаться, как только речь в принципе зашла в письмо про тевинтерского мага. Следовало понять, что здесь есть подвох. Когда в этой жизни не было подвоха? Это же Варрик – чтоб его! – Тетрас! Пусть Инквизиция сама разбирается со своими проблемами, раз уж им так необходима поддержка Тевинтера. Лучший союзник, конечно! Из двух зол выбирают меньшее? Чушь! Лучше вообще ничего не выбирать!

— Мы зря проделали весь путь? — Аша огорченно вздыхает. Угроза убийства, вроде как, миновала. По крайней мере, убийства некоторого тевинтерского мага.

— Отчего же? — Фенрис истерически улыбается. — Поедем в Скайхолд хоронить ушлого гнома! — всерьез его угрозы ни Марк, ни Аша не воспринимают уже. Эльф только на той неделе грозился трижды прибить Варрика, при этом в рассказах о нем всегда слишком явно слышится глубокое доверие и уважение. Даже сейчас, даже не зная Фенриса можно легко понять, что все его обещания прикончить старого друга не более, чем спускание пара в воздух. Ему просто нужно поорать и кого-то обвинить. Можно, конечно, присутствующего виновника его гнева, но эльфу кажется это в некотором роде бессмысленным. Не сам же тевинтерский магистр вызвался работать с бывшим рабом? Не своим, к счастью. А то ситуация стала бы совсем анекдотичной. И замогильной одновременно.

Впрочем, вдоволь прорычавшись, Фенрису становится немного легче. Настолько, чтобы он мог себя в руки взять. Буквально. Отворачиваясь, эльф скрещивает руки на груди, опускает голову и уши, закрывая глаза. Дышит часто, но понемногу успокаивается, напоминая себе, что Инквизиция много сделала для беглых рабов. Помогала самому Фенрису находить работорговцев, отправляла весточки, принимала беглецов, давая им кров. Будет абсолютно невежливо отказаться теперь. Как и вести себя подобным неуважительным образом по отношению к послу.

Фенрис поднимает ногу и чешет ей другую, вздыхая.

— Я кажусь неблагодарным, — хрипит он, — я знаю, как многое Инквизиция сделала, и благодарен за это, — искренне произносит Фенрис. Поворачиваясь обратно, он смотрит на леди Монтилье, при этом присутствие своего раздражающего фактора в лице мага всецело игнорирует. Эльф слегка склоняется дипломату Инквизиции.

— Я… прошу прощения за свою реакцию, — извиняется Фенрис, прикрывая глаза, — и тем не менее, — вновь поднимает веки, — мой ответ – нет, — эльф разводит руками и переводит взгляд на мага. Гнев тут же вспыхивает снова, мешая сохранять хладнокровие, — я готов сделать это с кем угодно. Кунари. Другие маги. Даже с отрядом ручных демонов, — презрительно произносит он, делая шаг к мужчине, — но. Не. С. Тевинтерским. Магистром, — каждое слово он сопровождает крайне вежливым, и весьма ощутимым, тычком пальца в грудь мага и смотрит на него, задрав голову. Фенриса посещает глупая мысль, что сейчас он говорит, а этот мужчина смотрит на него свысока из-за разницы в росте. Сжимая зубы, эльф с брезгливым хрипом отшатывается, решая, что в дальнейшем, если понадобится, будет упорно говорить с грудью мага. Чтобы не ощущать себя вновь ничтожно жалким перед кем-то выше. И дело не в росте как таковом, а в тех старых воспоминаниях, в прошлом, которые эта самая разница в росте в нем пробуждает. Фенрис без труда поднимает голову, когда говорит с Марком и не ощущает того самого унижения.

Эльф снова скрещивает руки на груди.

— Я останусь здесь, в Серо, если Инквизиция решит заменить кем-то этого Вообще-То-Не-Магистра.